Новости кафедры

В.В.Малявин в новой перспективе рассмотрел природу человеческой социальности и культурной практики в странах Дальнего Востока. При этом особое внимание было уделено китайской традиции, отражению данной проблематики в ее известных древних и средневековых сочинениях. Докладчик продемонстрировал, как вместо привычной оппозиции "индивид–общество" в дальневосточной цивилизации реализуется дихотомия "множество–индивидуация", в свете которой основой социума оказывается двуединство семьи и школы как форм человеческой социализации, а отличительными чертами человечества вместо самосознания в его различных формах становятся коллективность («соотнесенность» с другими) и способность к учению и совершенствованию. Таким образом, сам феномен множественности приобретает в китайской традиционной культуре антропологическое измерение.

Для описания социума, основанного на таком двуединстве и на указанном восприятии коллективности как "соотнесенности", вводятся понятия "типовой формы" практики, лежащей в основе образования, а также "совместности", "согласия", "телесного знания", синергии и др. То есть множественность в подобном формате восприятия сводится к эмпирическому опыту человеческой личности, трактуется и интерпретируется через этот опыт. В.В.Малявин подчеркнул, что памятники китайской религиозно-философской мысли содержат многочисленные примеры указанной "редукци", и привел соответствующие примеры из древних и средневековых китайских текстов.

В.В.Малявин отметил, что концепция, на которой основан материал его лекции, опирается на ряд положений западной социологии – в частности, на понятия "имитации" Габриеля Тарда и "трансиндивидуальности" Жильбера Симондона. Докладчик продемонстрировал результативность этих положений применительно к изучению истории, особенно – к рассмотрению любых проявлений феномена множественности в антропосоциальных практиках. Такой подход к описанию социума, по словам лектора, применим не только к изучению дальневосточных обществ, но может иметь и универсальное значение.

В.К.Сингх отметил, что за 85 лет работ Новгородской экспедиции накоплен большой объем археологического материала, в том числе берестяных грамот, свинцовых печатей, деревянных цилиндров, а также обычных предметов быта – инструментов ремесленников, украшений, домашней утвари, деталей одежды, обуви и пр. Общая исследованная площадь Новгорода с культурным слоем разной мощности (от 40–60 см до 9 м.) составляет более 47 тысяч квадратных метров. За прошедшие десятилетия в Новгороде открыты целые кварталы средневекового города с усадьбами (более 100), улицами (25), различными сооружениями (более 3000), берестяными грамотами (1090 на 2017 г.), с богатейшей вещевой коллекцией, которая насчитывает не менее 170 тысяч индивидуальных находок, изготовленных из всех известных в Средневековье материалов.

Докладчик обратил внимание на то, что исследовательский потенциал археологии открывается лишь тогда, когда появляется возможность изучения того или иного памятника широкими площадями. До тех пор, пока раскопки велись малыми площадями, поле зрения археологов ограничивалось границами только раскопов, но не тех исторически слагавшихся комплексов, которые могли бы продемонстрировать структурные особенности древнего города. Раскопки большой площадью привели к открытию не только целых усадеб, но и кварталов средневекового города. Главным объектом исследования стала основная микроструктура города – усадьбы, комплекс жилых и хозяйственных построек, их внутренние и внешние социальные взаимосвязи. И коль скоро такие комплексы открывались в ходе раскопок не в единственном хронологическом срезе, а в смене десятков хронологических ярусов, усадьбу стало возможно изучать в динамике ее развития – с того хронологического рубежа, до которого древности в условиях новгородского культурного слоя сохранялись.

Таким образом, подытожил лектор, археологам, изучающим средневековый Новгород, приходится обрабатывать значительные массивы данных, причем не только собственно археологических, но и летописных, этнографических, культурных и пр. Комплексным и построенным на учете множества данных является изучение берестяных грамот.

Лекция была посвящена применению современных информационных технологий в изучении цивилизации индейцев майя (Центральная Америка). По словам А.В.Сафронова, маянистика XXI в. использует широкий спектр новейших технологий для фиксации, систематизации и анализа массива данных древних монументов. Это позволяет значительно расширить возможности, предоставляемые традиционными методами изучения корпуса иероглифических надписей майя.

С момента открытия в джунглях Америки в начале XIX в. неизвестной цивилизации в результате многочисленных экспедиций было обнаружено не только множество археологических памятников, но и большое количество монументов, содержащих непонятные иероглифические тексты. На смену художественным зарисовкам пришли научные линейные прорисовки рельефов и фотография. После начала систематических археологических раскопок количество найденных монументов майя увеличилось в несколько раз. Накопленный материал позволил в 1952 г. советскому историку Ю.В.Кнорозову дешифровать иероглифическую письменность. В 1970-х гг. на базе Гарвардского университета осуществлялся проект "Корпус иероглифических надписей майя", однако после 2000 г. – в частности, в связи с внедрением новых методов фиксации монументальных памятников – он претерпел изменения.

Неотъемлемой частью научной работы стала цифровая фотография, не только дающая возможность более качественного подхода к воспроизведению памятников, но и обеспечивающая компактное хранение и обработку больших массивов данных. Следующим шагом в работе с монументальными памятниками древних майя стало внедрение 3D-технологий: появилась возможность создавать цифровые трехмерные модели объектов методом сканирования или фотограмметрии, отличающиеся высоким уровнем детализации. Лектор представил аудитории систематизированные результаты международного научного проекта "Корпус монументальных памятников Вашактуна (Гватемала)", в котором сам лично принимал участие в 2014–2017 гг.

В ходе лекции И.И.Тучков дал объяснение одной специфической особенности научного и художественного наследия выдающегося представителя эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, а именно, оставленному им массовому источнику – большому количеству незавершенных набросков, рисунков, чертежей и иных визуально-графических образов. Данный феномен был проинтерпретирован лектором именно через раскрытие потребности самого Леонардо да Винчи создавать многочисленные и при этом незавершенные произведения.

Докладчик показал, что появление подобных множественных графических миров мастера обусловлено особенностью его творческого метода, который строился на совмещении двух принципиально разных подходов. Первый подход – это подход художника, который, изучая окружающие его явления, стремится потом создать их некий обобщающий идеальный образ. Для Леонардо да Винчи, как и для всей культуры конца XV – начала XVI в., проблема идеального образа была чрезвычайно важна. Второй подход – это подход ученого, которого, особенно на том этапе развития естественнонаучных знаний, интересует и поражает множественность мироздания. Эту множественность Леонардо да Винчи старался досконально зафиксировать во всех ее проявлениях. Однако он далеко не всегда был способен соединить оба этих подхода, представить из них некое единое видение мира, общую и цельную концепцию его устройства, в которой соединялись бы научная точность и художественное чутье. Очень часто объективный взаимный конфликт этих двух подходов препятствовал их соединению и тем более синтезу. Этим и объясняется незавершенность очень многих произведений Леонардо да Винчи.

По словам И.И.Тучкова, незавершенность, эскизность, фрагментарность, временность, отказ от придания цельности создаваемому зрительному образу были вызваны именно не какими-то внешними причинами и тем более не являлись изначально задуманными, они становились неизбежным следствием разворачивавшегося в творческом сознании Леонардо да Винчи конфликта ученого и художника.

Л.И.Бородкин подчеркнул, что ответ на поставленный вопрос зависит от определения данного понятия. Если следовать авторам вышедшей в 2015 г. в США книги "Exploring Big Historical Data: The Historian’s Macroscope", то это такие данные источников, которые требуют компьютерной обработки для их понимания. Приведенное определение позволило авторам провозгласить, что историки живут в мире больших данных. Однако, по словам лектора, можно следовать и устоявшемуся определению больших данных, в соответствии с которым Big Data – это данные, которые имеют своими источниками непрерывно поступающую информацию с измерительных устройств, потоки сообщений из социальных сетей, метеорологические данные, потоки данных о местонахождении абонентов сетей сотовой связи и т. д.

Если исходить из последнего определения, то вопрос о данных подобного рода в исторических исследованиях пока только обсуждается. Тем более что, говоря о реализации технологий Big Data, часто отмечают в качестве базового принципа обработки больших данных массово-параллельную обработку неопределенно структурированных данных, распределенных на сотни вычислительных узлов, на основе специализированных аппаратно-программных комплексов.

Тем не менее уже сегодня можно говорить о проблеме анализа больших данных в исторических исследованиях. Характерной их особенностью является не только огромный объем источников, лежащих в основе масштабных компаративных исследовательских проектов, реализуемых историками в составе международных коллабораций, но и вариативность этих источниковых комплексов, охватывающих тексты и статистику, визуальные и аудиоматериалы и т. д. Особенности источников такого рода делают неизбежными особые приемы их анализа и обработки. Лектор привел примеры исторических исследований на основе анализа Big Data, включая проекты CLARIAH (Common Lab Research Infrastructure for the Arts and Humanities), IPUMS (Integrated Public Use Microdata Series), а также российские проекты по созданию виртуальных реконструкций историко-культурного наследия.