Новости науки
15 мая 2020 года в рамках онлайн-заседания кафедры истории России до начала XIX в. исторического факультета МГУ состоялся межвузовский научный круглый стол на тему "Допетровская Русь под ударом моровых поветрий", организаторами которого выступили: заместитель заведующего кафедрой, к.и.н. доцент Т.А. Матасова, к.и.н. доцент А.В. Лаушкин, к.и.н. старший преподаватель А.Е. Тарасов и к.и.н., м.н.с. М.В. Калинин.
В работе семинара приняли участие заведующий кафедры истории России до начала XIX в. исторического факультета МГУ д.и.н., профессор Н.С. Борисов, проректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ), к.и.н., доцент, иерей Филипп Ильяшенко, декан исторического факультета ПСТГУ, к.и.н., доцент, протоиерей Андрей Постернак, а также преподаватели, аспиранты и студенты исторических факультетов обоих университетов. Общее число участников достигло 45 человек.
Вы можете послушать аудиозаписи всех прозвучавших докладов и состоявшихся обсуждений.
В своем докладе "«Великий мор» XIV века и новгородские владыки" к.и.н., доцент А.В. Лаушкин привлек внимание к тому, что на протяжении многих столетий в одном из самых сложных положений во время эпидемий на Руси оказывалось духовенство. По долгу своего служения представители этого сословия не только возглавляли массовые богослужения, но и с риском для жизни посещали умирающих и отпевали умерших. По-видимому, такое поведение священников и епископов воспринималось современниками как должное и не рассматривалось как особый подвиг благочестия, выходящий за пределы повседневной нормы. В частности, говорить об этом позволяет сдержанный тон летописцев, описавших пастырские поездки в охваченной чумой Псков новгородских архиепископов Василия Калики в 1352 г. и Алексия в 1360 г. Нет сомнения, что владыкам потребовалось немалое мужество, чтобы ответить на мольбы жителей гибнущего города и отправиться к ним для благословения и совместной молитвы. Оба путешествия увенчались чрезвычайными событиями: Василий Калика во время поездки заразился и умер, а после визита Алексия псковичам "нача лучши бывати милость Божиа, и преста моръ". Между тем, ни современники-летописцы, ни позднейшие книжники не разглядели в поступках владык проявлений какой-либо особой пастырской доблести или добродетели.
Доклад к.и.н. доцента Т.А. Матасовой "Чума 1460 г. в судьбе Софьи Палеолог" был посвящен малоизвестным эпизодам "ранней", детской биографии второй супруги великого князя Московского Ивана III. Речь шла о бегстве семьи Фомы Палеолога с Пелопоннеса на Корфу, когда Морею захватили турки. Это бегство было осложнено тем, что оно происходило во время эпидемии чумы, начавшейся на Пелопоннесе и распространившейся вскоре на сопредельные регионы, в том числе "в крепости корфиотов". Т.А. Матасова рассказала как о конкретных местах, где, как бы сказали сегодня, самоизолировался деспот Фома с семьей (это было селение Хломóс в южной части Корфу, а также деревня Моливотина), так и о тех политических задачах, которые ему приходилось решать в этой сложной обстановке. Главными из них были необходимость сношений с султаном, а также вопрос эмиграции в Рим. Примечательны данные источников о том, что Фома не отдал никого из детей султану, как тот ему предлагал, хотя многие греческие аристократы считали возможным сделать такой выбор, причем нередко султану отдавали не сыновей, а дочерей. Источники свидетельствуют и о том, что в первые годы пребывания членов семьи Фомы Палеолога на Корфу в их окружении были примечательные люди (в т.ч. "греческий гуманист" Гермоним Харитоним – Ермитиан латинской традиции), а также представители тех кланов, выходцы из которых позже будут причастны и к московскому периоду жизни Софьи.
В докладе "Эпидемии и духовные способы борьбы с ними на Руси" А.Е. Тарасов обратился к проблеме восприятия моровых поветрий на Руси в эпоху Средневековья. Он проанализировал текст так называемых "Повестей отца Пафнутия" – эсхатологических рассказов, отразившихся в Житии Пафнутия Боровского и Волоколамском патерике. В "Повестях" содержится осмысление эпидемии 1427 г. Докладчик показал, во-первых, что "Повестям" свойственно традиционное средневековое восприятие эпидемии как небесной кары за грехи всех жителей страны. Во-вторых, обратил внимание на различия в передаче текста "Повестей" в Житии преподобного Пафнутия и Волоколамском патерике. Житие подразумевает больший "люфт" благочестивого поведения для смертельно заразившихся: от обычного покаяния до принятия предсмертного иноческого пострига. Патерик – только предсмертный постриг. По мнению А.Е. Тарасова, эта разница может быть объяснена различиями между предполагаемыми адресатами чтения. Волоколамский патерик, вероятно, не предназначался для широкого хождения в немонашеской среде.
Старший преподаватель Л.П. Горюшкина в докладе "Моровые поветрия, карантинные меры и Церковь в XVI столетии" рассказала, как жили в условиях эпидемий города Северо-Западной Руси в эпоху Ивана Грозного. Внимание было уделено тому, как люди того времени воспринимали происходящее и какими методами пытались бороться с напастью. В арсенале этой борьбы были различные средства: от строительства обыденных церквей до введения жестких карантинных мер с угрозой сожжения для нарушителей. Отдельно был затронут вопрос о том, как эпидемии отражались на жизни Церкви в целом (в том числе на возможности христиан участвовать в Таинствах) и на жизни клира в частности: священнослужители теснее прочих контактировали с больными и умирающими, продолжая и в условиях "поветрий" свое служение.
В докладе "Малоизвестные источники о моровом поветрии 1654 г. в Московской Руси" к.и.н., доцент кафедры истории России исторического факультета ПСТГУ А.Г. Авдеев подчеркнул, что уникальность этой знаменитой эпидемии состоит – помимо прочего – в том, что она нашла отражение в целом ряде интересных эпиграфических памятников. Среди них – надгробия из церкви Богоявления на Посаде г. Галича и из Троицкого Рябова монастыря Кашинского уезда (ныне хранится в запасниках Калязинского музея), иконы Спаса Нерукотворного из Вологды, Галича и с. Шунга, а также некоторые другие. Докладчик обратил внимание и на примечательные данные эпидемии 1654 г. из Хронографа 1720 г., составленного ярославским священником Федором Петровым по прозвищу Рак. Эти данные свидетельствуют о том, что в середине XVII в. имела место, по-видимому, не эпидемия чумы (как по умолчанию полагали многие исследователи), а эпидемия сибирской язвы.
Доклад специалиста по учебно-методической работе А.В. Носова "Два свидетельства о чуме 1654 г. в Солигаличе и Шуе" был посвящен тому же мору 1654 г. Автор сосредоточил внимание на восприятии этой эпидемии книжниками Солигалича и Шуи. В качестве примера были взяты список Летописца Солигаличского Воскресенского монастыря (около 1660-х гг.) и печатная Минея (1622 г.), археографическое описание которых докладчик составил в ходе экспедиций археографической лаборатории исторического факультета МГУ в Костроме в 2015 и 2019 гг. Было высказано предположение, что именно распространение морового поветрия побудило книжника из Солигаличского монастыря дополнить основной текст Летописца известиями за 1654–1663 гг., которые легли в основу, как минимум, трех других вариантов Летописца. Владельцы Минеи из Шуи, напротив, не проявили интерес к чуме – они не оставили на полях книги никаких упоминаний о ней, хотя в Минее и содержатся три владельческие записи 1653, 1672 гг. и конца XVII в. В то же время в Шуе около 1666 г. было создано Сказание о Шуйской иконе Божьей Матери, повествующее о трагичных событиях осени 1654 г. и о чудесном спасении города от мора.
Выступление к.и.н, м.н.с. М.В. Калинина на тему "Московский чумной бунт 1771 года: борьба традиции и модерна" было посвящено рассмотрению известных событий 1771 г. с неожиданного ракурса. Показав события бунта в контексте екатерининских преобразований в Москве, докладчик предложил взгляд на события бунта как на борьбу традиции и модерна. Автор доклада выдвинул предположение, что причиной трагических событий, связанных с противостоянием московского люда и церковных властей, стала "глухота" сторон друг к другу, вызванная разницей культурно-политических позиций и связанным с этим взаимным недоверием. Было отмечено, что поведение митрополита Амвросия (Зертис-Каменского) во время чумы может быть зеркалом изменившегося в синодальную эпоху духовного настроя в определенных кругах Русской Церкви.
К.и.н., н.с. О.Д. Шемякина выступила с докладом "Микробиологическая опасность и социальная инициатива: опыт московских беспоповцев в свете концепции Джареда Даймонда". Концепция Дж. Даймонда интересна постановкой проблемы – изучением факторов разной природы (технологии, плотность населения, политическая централизация, производство продовольствия, эпидемические заболевания), влиявших на динамику развития различных человеческих сообществ и определявших их судьбы в течении длительного исторического времени. Однако, по мнению докладчика, в этой концепции не находится места микродинамике, остается открытым вопрос о том, как пандемии производили перенастройку социальных и идейных структур, провоцируя мировоззренческие сдвиги и проявление новых общественных практик. Эти проблемы были рассмотрены в докладе на частном примере эпидемии чумы 1771 г. в Москве. Речь шла об инициативах старообрядцев федосеевского согласия.
В заключение д.и.н., профессор Н.С. Борисов в докладе "Эпидемии как фактор развития средневековой Руси" обратил внимание на то, что моровые поветрия были одним из важнейших явлений средневековой жизни, сложное и противоречивое значение которых до сих пор не вполне понято историками. Он отметил целый ряд сущностных изменений в общественном развитии в эпоху Средневековья, связанных с эпидемиями. Эпидемии разоряли главным образом многолюдные города – ведущие центры ремесла и торговли, двигатели прогресса. Эти изменения касались социально-политического, хозяйственного и духовного развития Средневековой Руси. Например, чума способствовала эволюции поземельных отношений: в связи с массовой смертью землевладельцев неизбежно возникала ситуация изменения структуры земельной собственности. Эпидемии обрубали боковые ветви правящих династий и тем самым служили объединению страны, собиранию земли и власти. Перефразируя известный парадокс Карамзина: "Москва обязана свои величием ханам", – можно сказать, что Москва обязана своим возвышением чуме. Стремление людей бежать из городов, где чума в принципе была более опасна, несомненно, стало важной причиной одного из главных процессов русского Средневековья - колонизации Севера. Среди причин самóй монастырской реформы середины XIV столетия могла быть и чума: уединенные кельи отшельников и складывавшиеся вокруг них обители спасали, выводили людей из городов. "Монастырская реформа" св. митрополита Алексия и преподобного Сергия Радонежского не случайно началась в разгар "великого мора" – в 50-е гг. XIV в. Поскольку "мор" воспринимался как кара Господня за грехи, в обществе неизбежно усиливались покаянные настроения. Одновременно росло стремление к особой, возвышенной жизни. Уход в дальние пустыни был формой покаяния и очищения, спасения тела и духа. Борьба с эпидемиями была одной из главных функций нарождавшейся московской государственности. Иван III наглядно показал возможности самодержавия, избавив страну не только от тотального голода, но и от опустошительных эпидемий. В его долгом правлении Русь в этом отношении жила достаточно спокойно. С целью остановить эпидемию Иван III не останавливался перед расправами с нарушителями карантина и беглецами зараженных деревень. Эти свирепые приемы усвоил позднее Иван Грозный, во многом следовавший опыту своего великого деда.
нажмите на название аудиозаписи или на значок "пуск" для прослушивания
нажмите на значок справа от кнопки "пуск/пауза" для показа списка аудиозаписей