Главная Абитуриентам Студентам Наука Кафедры Лаборатории Электронная библиотека Совет деканов  

IX Международная конференция “ЛОМОНОСОВ – 2002”

С.Г.Мереминский
Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова

Концепция презрения к жизни (contemptus mundi)
в средневековой литературе: теория и действительность
(на материале "Истории англов" Генриха Хантингдонского)

XII век принято называть "Возрождением" западноевропейского средневековья. Многие исследователи говорили о развивающемся в то время новом отношении к жизни и окружающему миру. Но в эту же эпоху парадоксальным образом происходит формирование специфического жанра средневековой литературы: сочинений о "презрении к миру" (contemptus mundi). Разумеется, эта идея изначально присутствовала в идеологии христианства, найдя, в частности, ярчайшее выражение в словах 1 Послания апостола Иоанна: "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире… не есть от Отца, но от мира" (1 Ин. 2: 15-16). Развивали эту идею Амвросий, Августин (со своей теорией о двух Градах) и другие столпы патристики. Однако лишь с конца XI века можно говорить о появлении оформившегося жанра, расцвет которого приходится на следующее столетие. Ему отдали дань такие католические авторитеты, как Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Гуго Сен-Викторский, Бернар Клервосский, папа Иннокентий III [1, с. 55], не говоря о множестве менее заметных авторов. Во всех этих сочинениях говорится, что мирская жизнь переменчива и преходяща, ее удовольствия пусты, человек является падшим сознанием, его природа испорченной, а тело непрочным. Часто подобные сочинения оканчивались апокалиптическими описаниями Страшного суда над человечеством. Однако каково было в подобных сочинениях соотношение традиции и реальных представлений? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, следует обратиться к рассмотрению именно авторов средней руки, поскольку зачастую как раз "средний человек" (термин П.М.Бицилли [2, с. 25]) наиболее точно отражает характерные черты эпохи.

Хорошим примером такого "среднего человека" является английский хронист XII века архидьякон Хантингдона Генрих, автор "Истории англов" в 10 книгах. В состав 8 книги этого сочинения входит его письмо к некоему Вальтеру (вероятнее всего, архидьякону Лестера), так и озаглавленное "О презрении к миру". Кроме того, данная идея занимает важное место и в его собственно историческом нарративе. Простое изложение фактов его биографии не может объяснить, почему в писаниях этого вполне благополучного и преуспевающего священнослужителя столь большое место, куда большее, чем в трудах его современников (Иоанна Вустерского, Уильяма Мальмсберийского, Ордерика Виталия), занимает проповедь "презрения к миру". Генрих начал писать свою "Историю англов" примерно в середине 1120-х годов по поручению нового епископа Линкольна Александра, но сочинение было изначально рассчитано на широкую аудиторию. Придерживаясь традиционных для средневековой историографии идей морального назначения истории и провиденциализма, в качестве стержня своего труда он взял идею божественных "кар", которые Бог посылал на Британию в наказание за грехи ее обитателей: завоевания римлян, пиктов и скоттов, англов и саксов, датчан и норманнов. Еще одной сквозной темой "Истории англов" является укрепление и объединение королевства. Его симпатии неизменно на стороне сильной власти, пусть жесткой или даже жестокой. Генрих украшает свою "Историю" стихами (главным образом, своими собственными) и батальными речами. Он интересуется англосаксонской поэзией, топографией городов, происхождением географических названий, историческими памятниками (например, ему принадлежит первое описание знаменитого Стоунхенджа). Однако весь этот внушительный труд, если присмотреться, буквально повисает в воздухе, поскольку в его основании лежит идея тщеты и бренности тех самых "мирских вещей", которым он посвящен. Его излюбленной идеей, повторявшейся при каждом удобном случае, было утверждение о превращении всего и вся в ничто. Этим утверждением заканчивались пролог, сам исторический нарратив и эпилог первой редакции "Истории англов" [3, с.8, 476, 500]. История не способна ни на что большее, чем лишь ненадолго отсрочить забвение, ожидающее любого человека и деяние. Единственными светлыми пятнами в этой мрачной истории глупости, греховности и несчастий были лишь святые, чьи "спасительные лучи подобны огням небесным" [3, с. 695]. А идеалом правителя и примером истинной мудрости для него являются англосаксонские короли, ушедшие в монастырь (Кедвалла, Инэ, Кеолвульф и другие).

Однако сам Генрих, насколько нам известно, не последовал собственным советам. Он до конца жизни занимал пост архидьякона, то есть церковную должность, едва ли не более всего сопряженную с "мирскими" делами. Также Генрих, насколько нам известно, так и не расстался со своей семьей, несмотря на все более строгие запреты, повторявшиеся на каждом новом соборе. Он даже пытался возражать в "Истории" против введения обязательного целибата на том основании, что прежде браки у духовенства "не были запрещены" [3, с. 462]. Означает ли это, что все его рассуждения о "презрении к миру" и бренности земного были всего лишь пустым клише, общим местом? Думается, нет. Прежде всего, сама литература contemptus mundi никогда не была однозначной. Даже самые ярые критики "мира", такие, как папа Иннокентий III, не забывали упомянуть, что мир и человек не являются злом сами по себе, поскольку сотворены Богом, то есть абсолютным Благом. По справедливому замечанию Д. Говарда: "Только кажется, что авторы сочинений о презрении к миру предполагают необходимым для человека отказ от мирского. Их внимание было в первую очередь сосредоточено на этом мире" [1, с. 61]. Это утверждение полностью применимо к Генриху. Для него "презрение к миру" означало не отказ от всех земных благ, но постоянное сознание их преходящего характера и вторичности, не исключавшее и мрачноватую самоиронию [см. напр. 3, с. 803]. Отчасти такое отношение к жизни Генриха может быть основано на характере его эпохи. В письме "О презрении к миру" он приводит множество примеров крутых поворотов к худшему (то есть опалу или смерть) в судьбе своих современников, включая своих патронов, епископов Линкольна Роберта Блоэта и Александра. Значительная часть его сознательной жизни пришлась на период феодальной войны между Стефаном и Матильдой, катастрофический характер которой для Англии отмечают все современники, включая и Генриха (он даже написал элегию "О гибели Англии" [3, с. 725]). Однако, характерно, что кончается повествование на радостной ноте: с приходом к власти Генриха II страна "оживает" и "воскресает". В результате, возвышенный финал заключительной десятой книги даже несколько диссонирует с предыдущим перечислением бед и несчастий. Этот диссонанс отражает сложный, амбивалентный характер любого произведения средневековой литературы, в котором устоявшиеся клише и идеи, соприкасаясь с новой действительностью, порой обретали новое содержание.


[1] Howard D.R. Renaissance World-Alienation // The Darker Vision of the Renaissance: Beyond the Fields of Reason. Berkeley, 1974. P. 47-76.
[2] Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995.
[3] Henry of Huntingdon. Historia Anglorum, ed. by D.Greenway. Oxford, 1996.
[4] Partner N.F. Serious Entertainments: the Writing of History in Twelfth-Century England. Chicago; London, 1977.