Л.И.Бородкин Ударники из «социально-опасных»:стимулирование лагерного труда в 1930-х гг.// Экономическая история. Обозрение / Под ред. Л.И.Бородкина. Вып. 11. М., 2005. С. 130-141 (Постраничные примечания).

В интернет-версии публикации начало каждой страницы отмечено: {номер страницы}.


{130}

Л.И.Бородкин

Ударники из «социально-опасных»:стимулирование лагерного труда в 1930-х гг.*

   Тема принудительного труда в ГУЛАГе раскрывалась в последние 10–15 лет преимущественно в воспоминаниях бывших узников лагерей. В этих материалах основное внимание уделяется тяжелейшим условиям работы заключенных на объектах «архипелага ГУЛАГ», жесткому принуждению со стороны лагерной администрации, способам выживания людей в условиях рабского труда.

   Открытие секретных ранее архивных фондов карательных ведомств СССР позволяет выявить новые ракурсы не только в изучении роли ГУЛАГа в советской индустриализации, но и в исследованиях организации и форм принудительного труда в лагерях. Архивные материалы позволяют установить «институциональные рамки» изменявшейся на протяжении 30-х — 50-х гг. системы регулирования принудительного труда в ГУЛАГе, выявить содержание основных документов, регламентировавших труд заключенных и механизмы его контроля. В данной работе в основном используются архивные материалы Государственного архива РФ (ГА РФ): документы из фонда ГУЛАГа МВД СССР (Ф. 9414) и фонда МВД СССР (Ф. 9401), а также опубликованные документы из этих и других архивных фондов.

   В центре нашего внимания — вопрос о первой фазе процесса формирования системы организации производительного труда миллионов заключенных в условиях практически неограниченного принуждения, характерных для ГУЛАГа. В каком направлении эволюционировала в течение первого десятилетия лагерная система «трудового воспитания», могла ли она обойтись без введения стимулов, повышающих производительность труда заключенных? Эти вопросы остаются до сих пор мало исследованными. Они оказались вне поля внимания и авторов известных книг о ГУЛАГе, опубликованных в последние годы в России и за рубежом1 .

«На базе существующих законов и существующей практики»

   Идея организации принудительного труда заключенных, имеющего в основном экономические цели, была сформулирована уже на первом году {131} советской власти. Так, в 1918 г. Наркоматом юстиции были выработаны два основных принципа тюремной политики: полная самоокупаемость мест заключения (доходы от труда заключенных должны были превышать расходы на их содержание) и полное перевоспитание заключенных2. 16 октября 1924 г. Постановлением ВЦИК вводился Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, в котором эти принципы получили дальнейшее развитие. В частности, ст. 9 кодекса гласила: «Каждое исправительно-трудовое учреждение должно стремиться возмещать трудом содержащихся в нем заключенных затрачиваемые на них издержки, не теряя, однако, из виду исправительных целей». Существенно, что уже в эти годы власти осознавали необходимость материального стимулирования работы в местах заключения. В соответствии со ст. 70 кодекса, заключенные получали за труд «вознаграждение, нормы и порядок регулирования которого устанавливаются Народным Комиссариатом Внутренних Дел РСФСР, по соглашению с Народным Комиссариатом Труда РСФСР»3. Ст. 73 разрешала «в целях наибольшей производительности труда при работах в местах заключения» применять систему урочного и сдельного вознаграждения4.

   У нас, однако, нет свидетельств широкого применения отмеченных статей кодекса в практике советской пенитенциарной системы 20-х гг. Такие свидетельства появляются после 1929 г. В этом году, 13 мая вышло Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об использовании труда уголовных арестантов». Подписанное секретарем ЦК И.В. Сталиным, постановление было весьма коротким:

   «Перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее трех лет, в районе Ухты, Индиго и т.д. Поручить комиссии в составе тт. Янсона, Ягоды, Крыленко, Толмачева, Угланова подробно рассмотреть вопрос и определить конкретные условия использования арестантского труда на базе существующих законов и существующей практики»5.

   Через полтора месяца, в соответствии с другим постановлением Политбюро, осужденные на сроки на три года и выше передавались «для отбытия лишения свободы в лагеря, организуемые ОГПУ»6 . Для приема растущего потока заключенных ОГПУ поручалось «расширить существующие и орга-{132}низовать новые концентрационные лагеря в целях колонизации [отдаленных] районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы»7.

   Еще через две недели, 25 апреля 1930 г. ОГПУ издало приказ № 131, в котором обратилось с призывом к чекистским кадрам о записи добровольцев на руководящую работу во вновь организующиеся лагеря. В приказе говорилось, что «постановлением СНК СССР от 11.VII-29 г. … на ОГПУ возложена задача развития хозяйственной жизни наименее доступных, наиболее трудно освояемых и вместе с тем обладающих огромными естественными богатствами окраин нашего Союза, путем использования труда изолируемых социально-опасных элементов, колонизации ими малонаселенных мест»8.

   7 апреля 1930 г., практически одновременно с созданием Управления исправительно-трудовых лагерей ОГПУ (с октября 1930 г. — ГУЛАГ) вышло Постановление СНК СССР «Об утверждении положения об исправительно-трудовых лагерях»9. Этим постановлением открывалась мрачная 30-летняя история регулирования принудительного труда заключенных ГУЛАГа.

   Положение 1930 г. об исправительно-трудовых лагерях указывало в качестве их задачи охрану общества от «особо социально-опасных правонарушителей». Однако и в этом документе просматривалось понимание того, что на одном принуждении далеко не уедешь. Так, в ст. 23 говорилось, что к заключенным, которые «проявят усердным отношением к труду и хорошим поведением признаки исправления», применяются следующие меры поощрения: объявление благодарности в приказе по отдельному лагерю или по управлению лагерей, с занесением в личное дело; выдача премиального вознаграждения; улучшение жилищных и бытовых условий (предоставление личного свидания, свободных прогулок, права получения и отправления корреспонденции вне нормы и очереди и т.д.). При этом, однако, ст. 24 оговаривала, что премироваться могут только те заключенные, которые не были осуждены за «контрреволюционные преступления». Премирование могло заключаться (ст. 25) в денежном вознаграждении, в выдаче усиленного продовольственного пайка, в представлении заключенного аттестационной комиссией к досрочному освобождению с поселением или без поселения.

{133}

   Необходимость стимулирования труда заключенных ГУЛАГа нашла отражение и в Постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 1 августа 1933 г. об утверждении Исправительно-трудового кодекса РСФСР (ориентированного уже не на лагеря, а на другие «исправительно-трудовые учреждения» — колонии, тюрьмы). Глава 6 («Меры поощрения и премирования») содержала ст. 77, которая вводила следующие меры: а) публичное одобрение с занесением в личное дело и с доведением до сведения всех лишенных свободы; б) предоставление свиданий сверх установленной нормы; в) улучшение питания; г) премирование деньгами или вещами. В соответствии со ст. 78, «за особо продуктивную работу» лишенным свободы наблюдательные комиссии могли производить зачет рабочих дней (один рабочий день засчитывался за полтора-два, в зависимости от процента перевыполнения норм)10.

   Актуальность стимулирования труда «социально-опасных правонарушителей» определялась во многом проблемами финансирования лагерей. Так, в письме зам. председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды председателю Совнаркома Молотову от 28.02.1933 г. о задолженности наркоматов, использующих лагерную рабочую силу, отмечается, что «все лагеря ОГПУ находятся на полной самоокупаемости и все расходы производят из собственных средств». Подчеркивая, что финансовое положение лагерей в 1933 г. будет чрезвычайно напряженным, так как «лагеря ОГПУ должны освоить новое пополнение заключенных в 200 000 человек», Ягода просит удерживать задолженность наркоматов лагерям из ассигнований по госбюджету11.

   Архивы ГУЛАГа содержат свидетельства использования методов материального стимулирования труда заключенных уже в самом начале 30-х гг. Так, приказ по Главному Управлению Лагерями ОГПУ от 25 сентября 1931 г., подписанный начальником ГУЛАГа Л.И. Коганом, гласил:

   «Учитывая ударность работ по линии Кунгур-Свердловск проводимой Управлением Кунгурских Лагерей и необходимость закончить таковые к 15 ноября, приказываю:

  1. увеличить выплату премиальных ударникам из з/к на 100%
  2. усилить ассортимент ларьков представляя возможности 100% реализации премиальных
  3. выделить премиальный фонд в размере 10000 р.
  4. предоставить по окончании работ 10-дневный отдых всем заключенным ра-ботавшим на ударной работе»12.

   С первых лет существования ГУЛАГа в целях повышения производительности труда заключенных практиковались как привычные стимулы, {134} апробированные в промышленности СССР, так и специфические стимулы лагерной системы. Так, еще в 1932 г. для «особо отличившихся ударников из заключенных — строителей Беломорско-Балтийского Водного пути» был введен специальный Жетон Строителя Белморстроя13. Награжденный жетоном, в каком бы лагере он в дальнейшем ни содержался, имел право на целый ряд льгот, облегчавших жизнь «в зоне».

   Вполне в духе известных методов стимулирования авральных работ в годы первых пятилеток звучит и приказ начальника ГУЛАГа ОГПУ (Б.Д. Бермана) по Белбалткомбинату ОГПУ от 23 января 1934 г., предоставлявший льготы ударникам сплава Белбалткомбината (ББК), чьи усилия позволили избежать аварийной производственной ситуации. В приказе отмечается, что «благодаря напряжению воли и энергии ударников [заключенных], под непосредственным наблюдением и руководством мобилизованного чекистского состава и адмтехперсонала ББК <…> аварийный сплав был в основном закончен». В приказе говорится, что в ознаменование этого достижения объявляется благодарность «всему чекистскому составу, адмтехперсоналу и наиболее отличившимся на этой грандиозной и трудной работе ударникам [заключенным]». При этом руководству ББК предлагается составить список 500 «наилучших ударников, способствовавших завершению сплава», для их поощрения. Отдельный пункт приказа содержал распоряжение о выделении 30 000 руб. для премирования отличившихся ударников-заключенных14.

   Под лозунгами «ударного труда» местная администрация лагерей нередко нарушала установленные инструкциями ГУЛАГа нормы санитарно-бытового состояния лагерей, режима труда заключенных, включая количество рабочих дней и пределы длительности рабочего дня. Так, в приказе начальника ГУЛАГа Б.Д. Бермана от 9.2.1933 г. отмечается, что «наиболее нетерпимым является производство работ в выходные дни под видом субботников, ударников (так в документе — Л.Б.), штурмов и т.п.» Начальника ГУЛАГа эти факты беспокоили в связи с тем, что «такие добавочные дни, изматывая людей, вместе с тем в конечном счете вредны и для производства, понижая производительность труда»15.

   Документация ГУЛАГа первой половины 1930-х гг. содержит много сведений о неэффективной организации труда заключенных, слабом воздействии существовавших методов стимулирования. Так, в приказе по ГУЛАГу от 7.06.1933 г. строгий выговор объявлялся начальнику снабжения Бамлага за невыполнение распоряжений ГУЛАГа о введении дифференцированных проднорм, что привело к «срыву правильного питания» и «сма-{135}зыванию стимула к поднятию производительности труда»16. В этом же приказе объявлялись выговоры целому ряду начальников снабжения лагерей (Темлага, Бамлага, Свирлага, Вишлага, Дальлага, Сиблага, Сазлага, Дмитлага), не представивших отчетности об обеспеченности лагерей продовольствием и его распределении17. В другом приказе начальника ГУЛАГа, от 20.11.1934 г. отмечалась «безобразная расстановка рабочей силы» в Темлаге, где в одном из лаготделений на подсобно-вспомогательных работах было занято 26,6% заключенных против утвержденных по хозплану 10,5%. При этом часть контингента, занятого на основных работах (группа «А»), привлекалась к непрофильным хозяйственно-обслуживающим работам (как сказано в приказе, «обнаружено засорение производственной группы “А”»). Так, «на лаптеплетении, вместо использования имеющихся в лагере слабосильных», были заняты «здоровые лагерники»18.

«Добровольно-принудительное оставление»

   Однако наиболее ощутимым стимулом для заключенных ГУЛАГа в 30-х гг. были зачеты рабочих дней, позволявшие сократить срок заключения при перевыполнении плановых заданий19. Можно предположить, что судьба этого стимула оказалась предрешенной после выступления Сталина на заседании Президиума Верховного Совета СССР, посвященном вопросу «О досрочном освобождении заключенных» 25 августа 1938 г., в котором был следующий фрагмент:

   СТАЛИН И.В.: «Правильно ли вы предложили представить им список на освобождение этих заключенных? <…> Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы эти люди оставались на работе — награды давать, ордена, может быть? А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться. <…> Давайте сегодня не утверждать этого проекта, а поручим Наркомвнуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте. Досрочное снятие судимости — может быть, так сказать? — чтобы не было толчка к их отъезду. Семью нужно дать им при-{136}везти и режим для них изменить несколько, может быть, их вольнонаемными считать. Это, как у нас говорилось, — добровольно–принудительный заем, так и здесь — добровольно-принудительное оставление»20.

   В этом контексте вряд ли можно считать случайным письмо в секретариат Президиума Верховного Совета СССР, посланное по распоряжению зам. наркома внутренних дел Г.В. Филаретова 22 ноября 1938 г., в котором прилагался проект указа («приказа», как сказано в письме) «О дополнительных льготах для заключенных досрочно освобождаемых за ударную работу на строительстве 2-х путей “Карымская — Хабаровск”21. В соответствии с этим указом 8 900 заключенных, отличившихся ударной работой на строительстве 2-х путей «Карымская — Хабаровск», освобождались из лагеря с переводом их на свободное проживание в районе строительства Байкало-Амурской магистрали до конца оставшегося срока наказания. Им выплачивалась зарплата как вольнонаемным рабочим, разрешалось совместное проживание с семьями, изъявившими желание переехать на постоянное жительство в район строительства Байкало-Амурской магистрали (при этом расходы, связанные с переездом, питанием в пути и перевозкой имущества этих семейств относились за счет государства). Сельхозбанк предоставлял переведенным на свободное проживание с семьями кредит на строительство жилых домов сроком на 10 лет, им отводились необходимые земельные участки. Эти семьи освобождались от всех налогов, сборов и государственных поставок сроком на 10 лет, с них снимались все недоимки по сельхозналогу, культсбору, страховым платежам и обязательным поставкам сельхозпродуктов, числящихся за ними по прежнему месту жительства. Наконец, Сельхозбанк СССР обязан был выдать всем переведенным на свободное проживание с семьями долгосрочный кредит сроком на 5 лет на покупку коров.

   Очевидно, целью предоставляемых льгот было закрепление кадров на строительстве приоритетной железной дороги в трудных условиях, причем кадров, зарекомендовавших себя ударной работой на объекте такого же профиля. Если не освободить таких заключенных досрочно, то они, скорее всего, по отбытии срока потянулись бы в родные края (если, конечно, им разрешили бы).

   Существенно изменил структуру стимулирования труда заключенных указ Президиума Верховного Совета СССР № 34 от 15 июня 1939 г., отменявший условно-досрочные освобождения для осужденных, отбывавших наказание в ИТЛ НКВД СССР22 . В качестве основных стимулов для повышения производительности труда в лагерях теперь фиксировались: «улучшенное {137} снабжение и питание хороших производственников, дающих высокие показатели производительности труда, денежное премирование этой категории заключенных и облегченный лагерный режим с общим улучшением их бытового положения»23. В п.4 указа была дана краткая формулировка стратегии власти в вопросе условий содержания заключенных: «Лагерную рабочую силу снабжать продовольствием и производственной одеждой с таким расчетом, чтобы физические возможности лагерной рабочей силы можно было использовать максимально на любом производстве»24. Вокруг этого пункта в течение длительного времени продолжался конфликт интересов руководства ГУЛАГа и «низовой» лагерной администрации, зачастую не заинтересованной в поддержании должных физических кондиций заключенных.

   Тем же летом, 2 августа 1939 г. приказом по ГУЛАГу № 00889 вводилась в действие «Временная инструкции о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР»25. Инструкция, регулировавшая жизнь заключенных ГУЛАГа несколько лет, содержала раздел «Меры взыскания и поощрения» (пункты 104—112 и 113—117 соответственно). Так, в П.113 говорилось о материальных мерах поощрения, включая выдачу премий. Ряд специальных, дополнительных льгот устанавливался для заключенных, работавших «стахановскими методами труда». Меры взыскания включали и такие жесткие пункты, как перевод на штрафной режим и даже уголовную ответственность за отказ от выхода на работу26.

   Изменения в структуре стимулирования труда заключенных, введенные в 1939 г., не способствовали росту заинтересованности «лагерной рабочей силы» в результатах своего труда. Как следует из архивных материалов, производительность принудительного труда оставляла желать лучшего, себестоимость продукции на многих объектах ГУЛАГа была выше, чем на объектах того же профиля за пределами лагерной экономики. Это относилось и к сельскохозяйственному сектору ГУЛАГа. Так, в приказании № 54 (от 13.05.1941 г.) начальника ГУЛАГа В.Г. Наседкина отмечалось, что «сопоставление себестоимости продукции сельского хозяйства в лагерях и колониях УИТК ГУЛАГа и в совхозах НКСХ СССР показало, что себестоимость продукции хозяйств УИТК значительно превышает совхозную», что объясняется рядом причин, и прежде всего — плохим использованием рабочей силы ГУЛАГа, низкой производительностью труда заключенных27 .

   Нагрянувшая вскоре война на несколько лет отложила решение проблем стимулирования принудительного труда. За годы войны более 825 тыс. за-{138}ключенных умерли, более 1 млн человек были переданы из мест заключения на укомплектование Красной Армии. После войны численность населения ГУЛАГа увеличилась, превысив 2,5 млн человек. Уже в первые послевоенные годы как руководство МВД, так и высшее лагерное начальство стали испытывать тревогу в связи с возрастающими трудностями в выполнении плановых производственных заданий. На рубеже 40-х — 50-х гг. были приняты решения, радикально изменившие систему стимулирования принудительного труда. Но это уже предмет следующего этапа нашего исследования.

{139}

Приложение

   Источник. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 4. Л. 86–87.

{140}

{141}

Иллюстративный материал к статье Л.И. Бородкина «Ударники из “социально-опасных”: стимулирование лагерного труда в 1930-х гг.» (С.126-137.)

   В. Н. Дени Трубка Сталина «Правда» (25 февраля 1930 г. С. 1).

   Лагерный бумажный дензнак (5 коп.). 1929 г. Текст на оборотной стороне "Принимается в платежи от заключенных исключительно в учреждениях и предприятиях Лагерей Особого назначения ОГПУ. Никакие заявления об утере расчетных квитанций во внимание не принимаются. ПОДДЕЛКИ ПРЕСЛЕДУЮТСЯ ПО ЗАКОНУ".

   Дени В.Н. Трубка Сталина. «Правда». 1930. 25 февраля. С. 1.


* Работа ведется при поддержке гранта РГНФ №05-01-12127в. Иллюстративные материалы к статье см.: вставка с иллюстрациями.

1 Applebaum A. GULAG: A History. N.Y., 2003; Иванова Г.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997.

2 ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960. Сост.: Кокурин А.И., Петров Н.В. М., 2002. (Россия. ХХ век: Документы.) С. 6.

3 Там же. С. 31, 40.

4 Там же. С. 40.

5 Исторический архив. 1997. № 4. С. 144. Последние слова постановления («на базе существующих законов и существующей практики») характеризуют отношение руководства партии к законодательству (даже «существующему») уже в конце 20-х гг.

5 Архив Президента РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 165. Л. 67. Цит. по: ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960. С. 63.

7 Там же. Отметим, что второй пункт данного постановления Политбюро (от 27 июня 1929 г.) гласил: «Именовать в дальнейшем концентрационные лагеря исправительно-трудовыми лагерями».

8 Текст приказа ОГПУ № 131 приводится в издании: Лубянка: ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — МВД — КГБ, 1917–1960. Справочник / Сост.: Кокурин А.И., Петров Н.В. М., 1997. (Россия. XX век: Документы). С. 182–183. Приказ содержит ряд пунктов, в которых перечисляются льготы, предоставляемые «добровольцам из чекистских кадров», записывающимся «на руководящую работу в имеющихся и вновь организующихся лагерях».

9 Государственный архив РФ (Далее: ГАРФ). Ф. 5446. Оп. 1. Д. 54. Л. 52–66.

10 ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960. С. 82–83.

11 ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 14а. Д. 460. Л. 8.

12 ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1 Д. 2. Л. 31об. Здесь и далее в цитатах сохранена орфография источника.

13 Там же. Д. 3. Л. 12.

14 Там же. Д. 5. Л. 53–54.

15 Там же. Д. 4. Л. 7.

16 Там же. Л. 5.

17 Там же. Л. 5–6.

18 Там же. Д. 8. Л. 101.

19 В данной работе мы не рассматриваем систему зачетов сколько-нибудь подробно. Это предмет специального исследования. Скоро выйдет в свет статья С. Эртца, посвященная эволюции системы зачетов в ГУЛАГе в 30-х — 50-х гг. О практическом применении этой системы (на примере Норильлага) см.: Бородкин Л.И., Эртц С. Структура и стиму-лирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 1930-х — начало 1950-х гг. // Экономическая история: Ежегодник. 2003. М., 2004. C. 177–233. Отметим, что оформление в лагерях зачетов рабочих дней в 30-х гг. нередко сопровождалось на-рушениями установленного порядка, «туфтой» и т.д. Убедительный пример тому — приказ по Темниковскому ИТЛ за 1933 г., приведенный в Приложении к данной статье.

20 ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 67. Д. 1. Л. 5.

21 Там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 19. Л. 169–172.

22 Там же. Ф. 7523. Оп. 67. Д. 2. Л. 10–12. См. также: ГУЛАГ: Главное управление лагерей. С. 116.

23 Там же.

24 Там же.

25 Этот документ опубликован: ГУЛАГ: Главное управление лагерей. С. 456–473.

26 Подробнее об этом см.: Бородкин Л.И., Эртц С. Указ. соч.

27 ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 31. Л. 149.