Бродер А. Социальное законодательство и протекционизм: Некоторые замечания о взаимосвязи, оставленной без внимания историками-экономистами (перевод с франц. Н.А.Розанцевой, М.К.Шацилло) // Россия и мир. Памяти профессора Валерия Ивановича Бовыкина: Сб. статей. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2001. С. 273-290 (Примечания в конце статьи).
Интернет-версия представляет собой авторскую редакцию статьи. Начало каждой страницы, соответствующее сборнику "Россия и мир", отмечено: {номер страницы}.
{273}
Социальное законодательство и протекционизм
Некоторые замечания о взаимосвязи, оставленной без внимания
историками-экономистамиХотя в Западной Европе национальные особенности социальной политики рассматриваются либо в связи с общими проблемами, либо в контексте частного исследования, вопрос может быть рассмотрен самостоятельно, в рамках определенной хронологической последовательности.
При изучении значения протекционистской политики, которая играла особую роль в международных торговых отношениях последней четверти XIX столетия, экономисты и историки проявляли почти единодушный интерес к аспектам строго экономическим, техническим и макрополитическим. Несомненно, это - следствие все возрастающей специализации исследователей, выразившейся у экономистов в обожествлении эконометрии, у историков в поисках сомнительного наукообразия. С другой стороны, исследователи социальных проблем мало интересовались вопросами макроэкономическими, содержащими юридический аспект.
Что касается хронологических особенностей трудов экономистов и историков, то непросто найти работы, анализирующие торгово-протекционистскую политику во взаимосвязи с эволюцией социального и рабочего законодательства.
{274} Самое большое число работ нацелено на изучение отрицательных последствий протекционизма в деле модернизации оборудования, обмена и потребления. Речь идет об излюбленном подходе англосаксонских исследователей, разделяемом скандинавами, голландцами, а с недавних пор - и романо-язычными авторами, который делает акцент на характерной для глобализации экономики валоризации, преимущества которой были в полной мере использованы американцами.
Другое научное направление - защита протекционизма, таможенных ограничений и государственного контроля - чаще всего находило себе приверженцев среди исследователей континентальной Европы (немцев, испанцев, французов), хотя его влияние уменьшается, в частности, с уходом Поля Бэроша. Если мы обратимся к библиографии, представляющей компромиссный подход, то большинство академических публикаций посвящено тарифной политике, двусторонним соглашениям, национальным законодательствам, природе нетаможенных барьеров (в частности в Соединенных Штатах Америки, в Германии), замаскированному протекционизму (built in protectionnism в Великобритании второй половины 19-го столетия). Роль протекционизма как политического орудия, его влияние на государственные бюджеты, его последствия, проявившиеся в структуре экономики и различных отраслей промышленности, являются главными предметами исследования. Равно, как и роль протекционизма в поддержке экономических, политических и общественных структур внутри государств.
Данная ориентация особенно четко выявляется во Франции в исторической и политической литературе, а также в прессе в период, ограниченный кризисом 1880-х годов и серединой 20-го столетия.
* * *
Напротив, если мы обратимся к социальной политике в индустриальных обществах Западной Европы, то картина изменится. Начиная с середины 19-го столетия, каждая кампания в пользу смягче-{275}ния таможенных стеснений, будь то во Франции, в Германии или в Испании, использует аргумент защиты рабочих мест, заработной платы, социальных условий труда и противится любому изменению в этой области.
Что касается истории протекционистской традиции во Франции, то первые случаи применения законодательства, ограничивающего злоупотребления со стороны предприятий (что более точно, чем термин "социальное законодательство"), в качестве протекционистского аргумента осуществляются с 1840 - 1847 годов. С этого времени власть пытается ограничить максимум продолжительности рабочего времени для женщин и детей на фабриках. Кроме того, этот подход к решению социального вопроса совпадает с робкими попытками сократить число запретов и уменьшить чрезмерные ставки таможенного тарифа. Как известно, проект определения верхнего предела продолжительности работы для самых незащищенных категорий населения встретит единодушный и решительный отпор со стороны предпринимателей, руководителей предприятий. Последние используют все возможные средства воздействия: академические исследования, опубликованные известными экономистами, памфлеты и брошюры, прессу. Однако максимальную поддержку они получили стороны парламента, благосклонность которого обеспечивалась цензовым характером избирательного корпуса.
Сторонники статус-кво утверждали, что одновременное преследование двух целей не только нежелательно, но и угрожает занятости и благосостоянию рабочих семейств. Французская промышленность, по их аргументации, подвергшись конкуренции, окажется ослабленной. Она будет лишена защиты от двух принципиальных преимуществ британского конкурента: во-первых, обильного и дешевого хлопка и каменного угля, во-вторых, качественного и недорогого оборудования. Кроме того, опасность подстерегала и с другой стороны - ограничение занятости женщин и детей сделает проблематичной, а зачастую даже невозможной, конкуренцию с товарами, произведенными в Герма-{276}нии или в Бельгии, где труд низко оплачивался и рабочее время не регулировалось. Снижение таможенных барьеров, ограничив свободное использование наемного труда (мало оплачиваемого, но также и мало эффективного), следуя хорошо известной аргументации, ограничит не только использование наименее производительной рабочей силы, но рикошетом отразится на тружениках - мужчинах. Последние будут страдать одновременно от отсутствия дополнительных помощников (в ткацкой промышленности) и от сокращения производства, неспособного противостоять наплыву иностранных товаров. Это приведет к сокращению семейных доходов, что, без сомнения, скажется как на потреблении, так и на занятости. Тем более что при сокращающихся доходах спрос переориентируется на предметы самые дешевые, следовательно, импортируемые. Результатом станет также уменьшение инвестиций в металлургическую промышленность и механическое производство. Вследствие этого, вопреки официальной точке зрения, согласно которой внешняя конкуренция ускоряет необходимую модернизацию промышленности (как это было после подписания в 1860 году французско-британского торгового договора), произойдет прямо противоположное1.
Учитывая давление промышленников на депутатов, их семейные связи с высшей аристократией и общность интересов с французской "банковской верхушкой", а также значительное участие двух последних в металлургии и текстильной промышленности, результат обсуждения, принявшего почти общенациональный характер, не представляется неожиданным. Закон, ограничивающий продолжительность рабочего дня детей был принят. Однако в отсутствии действенного контроля и механизма принуждения никакого реального эффекта он не дал. Напротив, реформа таможенного законодательства, несмотря на волю и все усилия министерства, ограничилась полумерами, носящими косметический характер. Полемика затухала, а протекционистская риторика оказалась востребованной в связи с кризисом 1847-1848. После революции и утверждения республики {277} общественные дебаты приобрели большую важность, однако суть их изменилась.
* * *
Вопрос вновь возникает при выборе экономического курса Наполеоном III. Его желание насадить во Франции промышленность, сравнимую с той, что он видел во время своей английской ссылки, является первопричиной его поддержки переговоров, закончившихся франко-британским договором 1860 года. Противодействие экономических кругов, занимавших сильные позиции в составе законодательного корпуса, побудило к применению авторитарных мер, расцененных их противниками как "второй государственный переворот". Тем не менее, общее процветание Европы, сохранявшееся вплоть до кризиса 1866 г., позволило подписать целый ряд двухсторонних соглашений по сокращению таможенных ограничений, что некорректно квалифицировалось как соглашения свободного обмена (между Бельгией, Испанией, Францией и т.д.).
Экономические трудности 1866 г., французское поражение 1870 г., сельскохозяйственный кризис коренным образом изменили ситуацию. Быстрое падение цен как на сельскохозяйственные продукты, так и на промышленные изделия усугубляло нарастающий экономический спад. Хотя упадок stricto sensu (в строгом смысле слова (лат). - прим. ред.) на длительный период затронул только Францию и Италию, ситуация благоприятствует возрождению и распространению протекционистских идей. Имперский немецкий тариф 1879 г. становится первым, за пределами Соединенных Штатов, значительным знаком перемен, за ним последовали соответствующие меры, правда, несколько более умеренные, во Франции и Испании (1881 г.). Начиная с этого момента протекционизм вновь становится господствующей экономической идеологией. Об этом говорит успех новой французской публикации - "Экономическая реформа". Лишь Нидерланды, Великобритания, в меньшей степени - Бельгия и Швейцария {278} придерживались противоположной позиции. Однако, за исключением Великобритании, доля трех других государств составляла в целом менее 5% мировой торговли.
Здесь уместно сказать, что выводы, сделанные Полем Бэрошем, представляются ошибочными. Анализ переговоров в контексте экономических реалий показывает, что вопреки его утверждениям, трудности не возникают на другой день после снятия таможенных преград. Напротив, именно процветание периода протекционизма смягчает противостояние и позволяет начать переговоры, окончить дебаты, что приводит к выработке законодательных актов, знаменующих собой как вершину данной фазы развития, так и начало возврата к прежнему циклу. Если не перейти за пределы статистического анализа или не пуститься в блуждания по дебрям контрфактической истории, невозможно подтвердить действенную причинную связь между смягчением протекционизма и конъюнктурным торможением. Как и нельзя утверждать, что длительное применение договоров благоприятствовало бы возобновлению и модернизации отсталых экономик. Это доказывает, в частности, диссертация Габриэля Тортелла, который привлек соответствующие испанские источники.
* * *
Теперь настал момент обратиться к простым историческим фактам. Период, последующий за 1870-ми годами, - время глобальных технологических изменений, слишком хорошо известных, чтобы быть здесь упомянутыми. Эти изменения сопровождаются модификацией природы и структуры международной финансовой и банковской системы. Стабилизация денежного обращения происходит именно в данный момент, сокращая при этом косвенный протекционизм, который представляла собой девальвация (хотя и временная) австрийской, испанской, итальянской или португальской валют. Прилив международных капиталов отныне представляет основной и все возрастающий фактор равновесия между западноевропейскими государствами и остальным миром. В области про{279}мышленности общество переходило от английской и французской моделей (savoir faire) и обучение действием англосаксов (learning by doing) к модели применения университетских научных знаний по германскому образцу.
В течение этого процесса традиционные отрасли промышленности, применявшие ручной труд - текстильная промышленность, работа краснодеревщиков, ремесленничество приходили в упадок или же, при благоприятных условиях, пребывали в стадии медленного роста. Замедление развития в Великобритании, Испании, длительная стагнация во Франции и Италии, всеобщее падение промышленных цен вызывают у современников ощущение глубокой депрессии, конца которой не видно. Падение цен, глобальное изменение всего мирового промышленного пейзажа, появление новых форм организации труда, активизация предпринимательства и концентрация труда в городах - вот те основные факторы, которые вызывают к жизни два основных требования дня: регламентацию труда и международных экономических обменов.
Если в Германии сочетание быстрого роста промышленного производства, ускоренной урбанизации и "угрозы", которую представляла для власти рано организованная Социал-демократическая партия, лежат в основе социальных мероприятий 1870-1889 гг., то Франция представляет собой совершенно иной пример. Жесткий разгром Коммуны, глубочайшие личные и идеологические разногласия являются главными причинами ослабленного, раздираемого на группировки социалистического и малочисленного, вследствие депрессии, профсоюзного движений. Обостренное чувство собственника, характерное, в том числе и для представителей самых обездоленных слоёв, появление элитных групп в среднем классе (адвокаты, врачи, преподаватели, провинциальная верхушка), являются главными элементами социального видения политического мира. Всеобщее избирательное право для мужчин, которое превосходно реализуется (исключительный случай для Европы этого времени), обеспечивает избранникам, чувст-{280}вительным к опасениям и чаяниям крестьянского мира, электоральные преимущества.
Вместе с тем, даже если если с годами это прошло, общество весьма недоверчиво относилось к бывшим аристократам и к классу крупных банкиров и руководителей предприятий. Доминировала идея равновесия, заботы о собственном предприятии, преимущественно маленьком или среднем, на что указывает вывеска на многочисленных лавках этого времени: "За малыша, который не боится великанов". Это скрытое беспокойство нашло свое выражение в неприятии всех мер, направленных на расширение товарообмена и проведение социальных реформ, которые или открывали путь для крупных капиталистических предприятий по типу немецких, или приводили к росту городов и концентрации труда.
Сочетание редких крупных предприятий, очень слабой социальной заинтересованности хозяев-предпринимателей и кризисной экономики объясняет, почему любое социальное движение: безработица, забастовка, протест профсоюзов, или терпит провал, или, чаще всего, перерастает в ожесточенные конфликты. Только начиная с 1890 г. были проведены минимальные социальные законы: в ноябре 1892 г. - строгая регламентация женского и детского труда, апрель 1898 г. - принятие законов о несчастных случаях на производстве; март 1900 - улучшение условий труда для мужчин и женщин в текстильной промышленности; 1904 г. - законодательство о безопасности труда и здравоохранении трудящихся на заводах. За эти законы проголосовали как депутаты, так и, хотя и не столь единогласно, сенаторы. Оказалось ли это совпадением или нет, но в тот самый момент, начиная с 1890 г., обсуждается принятие строгого таможенного тарифа, который будет утвержден в 1892 г. и носит имя своего докладчика: Жюль Мелин. Тариф не столько строгий (хотя находился на уровне немецкого, австрийского или американского тарифов), сколько резко ограничивающий предоставленные правительству возможности в деле обсуждения и внесения изменений.
В течение того же самого периода наблюдается тенденция увязки социальных реформ с торговым {281} протекционизмом - например, британские дебаты о негативном влиянии низкой заработной платы на конкуренцию, которые приводят к законодательному оформлению контрактной системы. В более широком плане, подписанная в 1904 г. между Францией и Италией конвенция, касающаяся условий труда итальянских иммигрантов во французской промышленности, привела к сильному падению предложения труда в регионе Восточных Альп, но также способствовала смягчению напряженности торговых связей между двумя государствами.
Самым непосредственным образом социальные регламентации рубежа веков должны были сблизить оживление производства и подъем цен, проявив квази универсальное свойство протекционизма. Это как раз то, что позволяет снизить тревожные ожидания и ограничить неблагоприятные последствия международной конкуренции. В действительности потребность в установлении более тесных отношений стала ощущаться с конца 1870 г., о чем свидетельствуют предложения, сделанные одним из наиболее крупных текстильщиков Севера Франции, непосредственно связанным с политической деятельностью, Евгением Моттом. Учитывая, что международные соглашения, подписанные в течение 1860 гг., не могут еще изменяться, он предложил ввести международную регламентацию труда женщин и детей в текстильной промышленности. Таким образом, как он заявил, без усиления конкуренции, вызываемой различными уровнями заработной платы, будет обеспечена наилучшая защита этой категории трудящихся.
Его инициатива была порождена двумя "опасностями": политикой бельгийских предпринимателей в области заработной платы и, что более важно, опасением конкуренции со стороны эльзасской промышленности, находящейся под германским контролем. Франкфуртский договор обязал Францию приобретать с прогрессивной скидкой хлопчатобумажную ткань, произведенную в городе Мюлуз вплоть до 1877 г. Мотт выражал беспокойство по поводу того, что жители Эльзаса, попытаются отстоять {282} свой рынок, компенсируя введение в 1878 г. таможенной пошлины сокращением заработной платы. Беспокойство и озабоченность, характерная не только для Франции.
Когда в 1877 г. Швейцария установила регламентацию условий труда в промышленности, реакция промышленников последовала незамедлительно. Не оспаривая ни настоятельности, ни даже неотложности введения законодательства, недовольные ссылаются на недостаточность таможенной защиты, которой пользуется швейцарский рынок. Они требуют не только увеличения налогов, но также заключения международных соглашений, защищающих экспорт текстильной продукции и механических изделий от возможного ущерба в случае увеличения стоимости производства. Перед лицом этого единогласного требования власти Берна выступают с предложением проведения правительственной конференции по улучшению условий труда в мировой промышленности2. Данная попытка была немедленно отвергнута другими странами. Вторая попытка Швейцарии, предпринятая в 1889 г., также не имела успеха.
Автором еще более оригинального предложения стал Император Вильгельм II. Последний благосклонно относился к улучшениям условий труда рабочих, но рассматривал возможность их реализации исключительно в контексте экспансии германской промышленности в международном масштабе. Однако успех германского экспорта сопровождается растущей враждебностью других промышленных стран и появлением чувства беспокойства перед германским экономическим империализмом. Это чувство преобладает не только на континенте, но и в Великобритании, где разворачиваются кампании за отказ от свободного обмена. Отсюда и возникла идея уменьшить эту опасное противостояние и улучшить международные отношения. Было предложено провести конференцию по выработке общих правил применительно к условиям труда на шахтах и в промышленных предприятиях. Учитывая, от кого исходило это предложение, становится ясно, почему оно не могло быть отклонено так же просто, как Бернские предложения. Конференция состоялась {283} в Берлине 1892 г. и закончилась без принятия какого-либо решения. Самое решительное противодействие исходило от Великобритании, отвергавшей в принципе возможность любой обязательной международной регламентации. Французская сторона была настроена столь же негативно, но мотивы этой враждебности были более сложными. Хотя французы еще не были всерьез обеспокоены происходящим по ту сторону Вогезов (автор имеет в виду Германию - прим. ред.) картелированием, нельзя отрицать такой фактор, как отказ от любой международной экономической инициативы, исходящей из Берлина.
По всей видимости, главная причина объяснялась моментом, не без лукавства выбранным немцами. Предложение совпало с началом дебатов по тарифу 1892 г. Во Франции парламентское большинство и сильное промышленное лобби выступали против любого соглашения, которое либо уменьшило бы потенциальные преимущества от принятия тарифа, либо обязывало бы изменить в нем некоторые статьи, увеличивая риск конфликтов с французскими коммерческими партнерами. Беспокойство по этому поводу уже было выражено значительным числом министерских канцелярий.
Однако, поскольку условие нации наибольшего благоприятствования, включенное во Франкфуртский договор, обязывало Германию распространить на Францию любое преимущество, предоставленное третьей стране, французские эксперты могли надеяться извлечь преимущество из двухсторонних договоров, подписанных начиная с 1891 г. Германией с различными государствами: Австрией, Бельгией, Италией, Швейцарией. Надежда оказалась полностью несостоятельной, как это показывает фундаментальное исследование Р.Пуадевэн3.
Требование социальной справедливости, а также успешное восстановление французской экономики, побуждает в 1900 г. министра труда Александра Мильерана, первого социалиста, принявшего министерский портфель во Франции, предложить ряд социальных мер: сокращение продолжительности рабочего {284} дня, создание более эффективного механизма контроля над женским трудом. Законы, подразумевавшие неизбежный рост затрат, вызвали немедленные возражения, обосновывавшиеся ссылками на технологическое отставание от Германии, Швейцарии, даже от Великобритании. Сознавая ту опасность, которую представляли эти доводы для прохождения его законов, Мильеран попытался открыть ответный огонь и предложил усилить таможенное законодательство, касающееся промышленных продуктов, плохо защищенных или оставленных без внимания тарифом 1892 г. В частности речь шла о новых технологиях: химии, электронике, производстве телефонных аппаратов, а также о станкостроении. Это должно было служить для промышленников своеобразной компенсацией за возросшие затраты на оплату труда и не позволить иностранным предпринимателям укрепиться на этих новых рынках, тем более, что французские производители изначально находились в заведомо невыгодном положении в силу недостатка национальных патентов и запоздалого развития потребительского спроса (по крайней мере, по сравнению с Германией).
Поскольку пересмотр таможенного тарифа требовал значительного времени и не входил в его полномочия, Мильеран возвращается к идеям Евгения Мотта (в то время депутат от города Рубэ), а также и к швейцарским идеям, и к предложениям Вильгельма II. Он выступает с предложением провести в рамках международной выставки в Париже в 1900 г. заседание с участием французов, бельгийцев, немцев с целью выработать конвенцию об условиях труда. Однако в силу разногласий его проект ограничился исключительно шерстоткацкой промышленностью. По всей видимости, данный выбор являлся пробным шаром, экспериментом, успех которого мог бы служить примером; тем более что эта отрасль не имела большого значения для немецкой текстильной промышленности. Несмотря на эти предосторожности, проект не имел продолжения, Германия выступала против любой конвенции, которая не была бы всеобщей.
{285} * * *
Неудача прервала на какое-то время официальные инициативы. В определенной степени она открыла дорогу самостоятельным акциям рабочих организаций. В самом деле, провалу попытки Мильерана можно противопоставить успех Конгресса по законодательной защите прав рабочих, который также проходил в рамках выставки 1900 г. и привел к созданию Международной ассоциации по защите прав трудящихся (APLT) со штаб-квартирой в Берне4. Несмотря на поддержку Швейцарии, расценивавшей ее как фактор повышения международной роли Берна, APLT испытывала недостаток интереса со стороны других правительств. Две конференции 1905 и 1906 гг. не получили большого международного резонанса и ограничились рекомендациями запрета ночного труда для женщин и запрещения использования желтого фосфора в производстве спичек. Принятые резолюции являются тем более незначительными, что первая лишь частично применима, а вторая касается отдаленных государств, безразличных к резолюциям подобного рода, тогда как в Европе современная шведская технология почти полностью заменила устаревшие методы. Собрание 1913 г. подготовило две резолюции, касающиеся запрещения ночного труда подростков и предусматривающие ограничение продолжительности рабочего дня для женщин и подростков. Публикация этих резолюций была встречена с полным равнодушием в политических и экономических кругах. Однако с этого момента можно говорить о появлении международного движения, которое, в отличие от государств и промышленных кругов, больше не принимает в расчет коммерческие интересы.
* * *
Новые тенденции четко обозначились после 1918 г. Дебаты о протекционизме и социальном прогрессе возобновляются, начиная с 1920-х годов, и неоднократно проходят под эгидой Международного бюро труда (B.I.T.) (архивы которого по данной проблеме {286} еще недостаточно исследованы). Два государства наиболее активно участвуют в дискуссии. Представители Великобритании, столкнувшись с нарастающей компанией в поддержку протекционизма, пытаются (особенно в период между 1924 и 1930 гг.) противостоять общепринятому мнению, заявляя, что действенные социальные правила (осуществление социальной политики) должны быть включены в двухсторонние коммерческие договоры.
Во Франции вопрос был поставлен в ходе парламентских дебатов, обсуждавших возможность возобновления двухсторонних коммерческих договоров, денонсированных Парижем на другой день после перемирия 1918 г. Однако, несмотря на реальное сближение позиций предпринимательских слоев и профсоюзов (и те, и другие в равной мере пренебрегали защитой малых и средних предприятий, возможности модернизации которых ограничены), эти усилия, как и усилия Великобритании, ничем не закончились.
Новый аспект заключался в постановке вопроса эксплуатации труда туземцев в колониях. Малозначительный до 1914 г., этот вопрос приобретает актуальность с разрушением баланса платежей и стремлением лучше использовать ресурсы империй Великобритании, Бельгии и Франции при крайнем недостатке международных средств оплаты. Вопрос был впервые рассмотрен, правда, несколько бегло, в диссертации Жака Марселя5; другие исследования показывают, что схожая ситуация сложилась в бельгийских и британских владениях в Африке. Здесь мы сталкиваемся с явлением, зародившимся в начале XX века и характерным в первую очередь для Германии: совпадением интересов предпринимателей и профсоюзов. Речь идет о стремлении запретить или, в крайнем случае, ограничить импорт товаров, если при их производстве применялся чрезмерно оплачиваемый труд, либо отсутствовал контроль со стороны метрополии. Сюда можно отнести также и отказ (выраженный более или менее четко) от перемещения определенных производств в Империю. В некотором роде первый случай отказа от современной делокализации. Для подтверждения этого можно обратиться к материалам статистики, опубли-{287}кованной в 1920-е годы. В течение данного периода французский интерес составил 46 предприятий в независимых иностранных государствах при инвестициях в размере 3,25 миллиардов франков (1926 г.). В эти же годы в империи было образовано 187 предприятий при капиталовложениях в 6,75 миллиардов. Суммы скромные, причем в колониях они размещаются в отрасли, не представляющие конкурентной опасности для метрополии: добыча полезных ископаемых, создание банков и строительство железных дорог. Создаются также отрасли пищевой промышленности - винокуренные заводы (Антильские острова), пивоваренные заводы, мукомольные предприятия. В действительности возможность потери рынков сбыта (алкоголя, сахара, муки) вызывала больше беспокойства, чем приход конкуренции на землю метрополии.
Положение меняется по мере затягивания кризиса 1935-1936 гг. Это подтверждает одна из фигур первой величины, Поль Бернар6, в своем отчете, предназначенном для Пленарной Ассамблеи Колониального Союза и озаглавленном "Отчет об индустриализации Индокитая"7 (курсив автора - ред.). Автор выступает в защиту вывоза капитала и критикует протекционизм в отношении метрополии. Он осуждает, в частности, Генеральную Ассоциацию хлопчатобумажной промышленности, которая гордилась тем, что смогла блокировать все попытки по созданию колониальной текстильной промышленности. В самом деле, при туземном рабочем, лишенном всех легальных средств защиты, включая законы метрополии, потенциальное развитие производства угрожало бы заработной плате, социальным условиям и, наконец, занятости в метрополии. Здесь мы встречаемся с воспроизведением имперских аргументов Эмиля Моттэ шестидесятилетней давности.
В этом контексте интересно отметить, как министр по делам колоний, социалист Морис Мутэ демонстрирует образец взаимности в двух своих выступлениях: "постулат альтруистической колонизации требует наделить франкоколониальную экономику привилегией, предназначенной для коло-{288}ниальных продуктов в метрополии ... и в качестве компенсации обеспечить комплектующие изделия, произведенные в метрополии, привилегированными условиями обработки в колониях"8.
Мысль о разделе, а также об отказе от индустриализации заморских владений, подтверждается им еще более четко в 1938 г.: "не следует искусственно ускорять эту индустриализацию, так как это опасно в смысле увеличения доходов, а значит и потребностей у неразвитых рабочих, что ухудшит положение рабочих, которые уже достигли высшей стадии развития. Необходимо следить за тем, чтобы конкуренция не породила в метрополии безработицы... Было бы непростительной ошибкой вовлечь наши колониальные владения в необдуманную индустриализацию..."9
* * *
Описанные здесь случаи ни в коей мере не являются оригинальными. Множество подобных примеров можно найти в контексте политики индустриализации Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. С другой стороны, проблема заключается в том, что слабо развитые страны противятся давлению крупных индустриальных держав, навязывающих свои передовые социальные законодательства. Исходя, как им кажется, из добрых побуждений, последние превращают урегулирование социальных условий в фактор, благоприятствующий расширению их собственного рынка.
Первые ссылаются на то, что низкая заработная плата, чрезмерная продолжительность рабочего дня, неконтролируемое применение женского и детского труда являются факторами роста, который позволит в конце концов создать нормальные условия для существования трудящихся и, следовательно, приведет к складыванию развитых рынков, где отсутствие ограничений социального порядка является условием sine qua non (непременным условием (лат.) - прим. ред.), к установлению более совершенного общества. Примеры Японии, а позднее Тайваня, Гонконга, Сингапура или Таиланда, примеры Бразилии и Мек-{289}сики служат доводами в пользу этой аргументации. Тем более что экономическое соперничество ускоряет перемены в экономике старого промышленного мира.
Вопрос, поставленный в данном исследовании, затрагивает внутриевропейскую проблему периода от середины 19-го века до мирового кризиса 1930 годов. В этом случае нельзя делать скоропалительные выводы, основанные на анализе уровня заработной платы без учета стоимости жизни. В случае с Францией уместны вопросы: являются ли точными показатели высоких издержек на заработную плату, на которые ссылаются наиболее часто? Чем они определяются - самой заработной платой или недостаточной производительностью основного капитала? В какой степени чрезмерная цена энергии, получаемой из угля, обусловлена протекционистской политикой? Очевидно, именно протекционизм, а не стоимость труда является основной причиной неконкурентоспособности, которая со своей стороны требует усиления протекционизма. Интересно, как обстоит дело с изучением этой серьезной внутренней проблемы в других странах? В нашем распоряжении есть пока немного исследований, в частности, таких, которые выходят за пределы квантитативной интерпретации, чтобы обратиться к проблеме применения юридических норм на практике. Необходимо больше работ, в частности в тех странах, где застывшая система образования сочетается с умеренным энтузиазмом в отношении новаций и социального прогресса. То, что европейские и американские рабочие круги были великими защитниками протекционизма, неоспоримо. Это сближает их с традиционными предпринимателями и большинством населения любой страны, объединенной глубоким консервативным чувством. Именно эта идея, но также и уверенность в необходимости новых исследований, углубленных и охватывающих большее число дисциплин, как нам кажется, оправдывает это краткое исследование.
{290}
Примечания
* Бродер Альбер - профессор (университет Париж XI)I, директор Института Жан Батиста Сэя по содействию изучению международных экономических отношений (Париж, Франция).
1 Подобные рассуждения были подкреплены недавними эконометрическими исследованиями, в частности, работами Бургиньона и Леви-Лейбуайе.
2 Adler G. Der internationaler Schutz der Arbeiter //Annalen der deutsches relches fur Gezelgebung, Werwaltung und Statistik. 1888. P. 465-577.
3 Poidevin R. Les relations economiques entre la France et l'Allemagne de 1898 a 1914. Paris, 1969.
4 Follow J.W. Antecedents of the LLO. Oxford, 1951; Madeleine Herren Oesch. Internationale Sozial Politik vor dem Ersten Weltkrieg aus der Perspective der dritten Franzosischen Republik. Berne, 1990.
5 Marseille J. Empire Colonial et Capitalisme francais. Paris, 1984.
6 Член административных советов Crédit Mobilier Indochinois, Société Financiere pour la France et les Colonies, Banque de Crédit du Maroc, Papeteries de l’Indochine, Mines de Phosphate du Tonkin.
7 Archives d'Outre Mer, Aix en Provence ANP en date du 25 janvier 1938. Цит. по Marseille J. Op. cit.
8 Цитата взята из указ. соч. Ж.Марселя. С. 335.
9 Заявление от 19 марта 1938 г. перед членами Высшего Совета по делам колоний. Цит. по Marseille J. Op. cit. P. 335-336.