Борис Александрович Фохт: к истории русского неокантианства.
Н.А. Дмитриева.
Московский Государственный Педагогический Университет
Традиционно в дореволюционной и советской философской литературе к неокантианскому течению относят трех русских мыслителей: А.И.Введенского, Г.И.Челпанова и И.И.Лапшина (Н.О.Лосский, А.Ф.Лосев, Э.Л.Радлов, С.Грузенберг, Е.И.Водзинский, Л.И.Филиппов). На неточность определения философской позиции этих ученых справедливо указал современный историк отечественной философии А.И.Абрамов в статье "О русском кантианстве и неокантианстве в журнале "Логос" (Кант и философия в России. - М., 1994. С. 227 - 247). Он считает, что необходимо учитывать двойной смысл термина "неокантианство", сложившийся в отечественной литературе: "С одной стороны, неокантианством можно назвать философские учения, обращающиеся в ХХ в. к системе великого мыслителя ХVIII в. С другой стороны, неокантианством правомерно почитать следование философским принципам одной из основных немецких школ неокантианства (баденской и марбургской)". С таким уточнением А.И.Введенского, И.И.Лапшина и Г.И.Челпанова следует считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями философского учения Канта. Строго говоря, только Александра Ивановича Введенского можно обоснованно называть кантианцем, так как два других мыслителя обращались к Канту только на одном из этапов своей научной деятельности, дальнейшее же развитие их взглядов не было связано с учением великого кенигсбергского философа.
К собственно неокантианцам следует отнести группу мыслителей, объединившихся вокруг журнала "Логос" и научного издания "Kantiana", серии книг, задуманной как руководство к изучению философии Канта. Среди них - представители Баденской школы на русской почве С.И.Гессен и А.Ф.Степун и русские наследники Марбургской школы Б.В.Яковенко, В.Э.Сеземан, Г.О.Гордон, примыкающие к ним В.А.Савальский и М.И.Каган. "Лидером и пионером" (из письма Г.О.Гордона Б.А.Фохту. Марбург, 12 января 1907 г., личный архив А.А.Гаревой.), открывшим для России подлинно
научную традицию марбургского неокантианства, был Борис Александрович Фохт (1875 - 1946) (см. о нем: Вашестов А.Г. Жизнь и труды Б.А.Фохта. //Историко-философский ежегодник. - М., 1991. С. 223 - 231; Гарева А.А. Предисловие к публ. ст. Б.А. Фохта. О философском значении лирики Пушкина//Вопр. филос. 1997. № 11; Дмитриева Н.А. Прогулки с Фохтом//Культура. 20 июля 1996. № 27.) Свою исследовательскую позицию в одном из дореволюционных сочинений он определил следующим образом: "Пусть только ... мне будет позволено рассматривать сочинения Канта как еще очень новые, тогда как, в наши дни, многие люди смотрят на них как на сочинения устаревшие, с которыми уже покончено и которые сданы в архив, или даже как на такие сочинения, которые, по их выражению, оставлены ими позади себя; и еще некоторые [другие - Б.Ф.], сделавшись благодаря этому дерзкими, даже игнорируют их, продолжая с железным лбом философствовать о боге и душе под предположениями старого реалистического догматизма и его схоластики, что похоже на то, как если бы кто-нибудь пожелал в новой химии придать значение учениям алхимиков. Впрочем, сочинения Канта не нуждаются в моей слабой похвале, но сами будут прославлять своего творца, продолжая всегда жить на земле, если не в его словах: то в его духе" (Фохт Б.А. Критика Кантовой философии (Из ранних работ). - Личный архив А.А.Гаревой.).Может создаться впечатление, будто мы имеем дело с угасшей ветвью философии, которая не получила развития и исчезла без следа в эпоху господства жестких стандартов вульгаризированной в советское время марксистской теории. Уникальная судьба Фохта, связавшего свою научную деятельность с неокантианством, стала своего рода историческим экспериментом: как типичный представитель своего поколения он пережил и испытал на себе события двух
революций и двух мировых войн, "военный коммунизм" и нэп, ужасы сталинского "великого террора" и многочисленных "чисток" в науке и культуре 30-х годов. Но, оставшись нераскаянным неокантианцем, он, тем не менее, не был выслан, арестован или репрессирован. На примере жизни этого выдающегося “последнего из могикан” я покажу, что представление о бесследном исчезновении классической философской традиции в советский период российской истории по меньшей мере ошибочно.Судьба неокантианцев трудно складывалась при любой власти. Основанное на принципах строгой научности неокантианское течение с большим трудом пробивало себе дорогу в хаосе традиционно иррационального русского философствования. Тем не менее, влияние неокантианства усматривается в самом широком спектре
теорий и учений, пышным цветом расцветших на почве российской действительности рубежа двух столетий. Так, в середине 90-х гг. XIX в. идеи неокантианства были восприняты представителями "легального марксизма" - П.Струве, С.Н.Булгаковым, М.И.Туган-Барановским, Н.А.Бердяевым, однако развитие взглядов этих мыслителей шло в дальнейшем не в неокантианском русле. Очевидное влияние неокантианство оказало на Андрея Белого и Бориса Пастернака. Идеи неокантианцев казались притягательными и композитору А.Н.Скрябину (Фохт Б.А. Философия музыки А.Н.Скрябина//В сб.: А.Н.Скрябин. Человек. Художник. Мыслитель. - М., 1994. С. 201 - 226). Однако в официальных философских кругах увлечение неокантианством не только не поощрялось, но даже преследовалось. Яркое свидетельство тому оставил Андрей Белый, ученик и друг Б.А.Фохта: "В академической философии московского Университета был прежде кодекс приличий: преследовался всякий привкус неокантианства; философы, интересующиеся Когеном и Риккертом, рисковали: не быть оставленными [на кафедре. - Н.Д.] Трубецким и Лопатиным" (С.Н.Трубецкой и Л.М.Лопатин - профессора историко-филологического факультета Моск. университета. См.: Белый А. Собрание сочинений. Воспоминания о Блоке. - М., 1995. С. 313). Причем Андрей Белый отмечает полное невежество последнего в этом вопросе: "Когена и Риккерта знал он [Л.М.Лопатин. - Н.Д.] лишь в пересказе профессора права, Хвостова; живали они летом в одной местности; бойкий Хвостов, дилетант в философии, старому, опытному, философскому "козлищу" свой итог чтения передавал на прогулках, а "козлище", чтящее Лейбница, Лотце, Владимира Соловьева, остервенялось, ознакомляясь с ходом мысли философов: Когена, Риккерта, Наторпа..." (Белый А. Начало века. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 2. - М., 1990. С. 382 - 383). И хотя сам Б.А.Фохт нигде не упоминает о своем конфликте с пользующимся в то время огромной популярностью в обществе и академических кругах проф. Л.М.Лопатиным, его ученик проливает свет на загадку относительной безвестности своего наставника и друга: "Гонимый Лопатиным, перегрызал он [Б.А.Фохт. - Н.Д.] лопатинцам и религиозным философам горло: великолепнейший умница и педагог, несправедливо оттесненный от кафедры, кафедрою сделал свой дом, обучая здесь методологии нас"... (Там же. С. 384 - 385)На другом полюсе российского философского движения марксисты относились к неокантианцам тоже крайне отрицательно, чему причиной была, разумеется, ревизия марксизма с позиций неокантианства, предпринятая Бернштейном и Каутским. Однако, когда Ленин писал о том, что реакционная (неокантианская) критика Канта состоит в уничтожении начатков материализма у Канта, а именно, в уничтожении "вещи в себе", что, по его мнению, приводит к поповщине (Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм//Соч. Т. 14. Изд. 4-е. - М., 1947. С. 269 - 27
0, 294, 324 - 326), он был прав в принципе, но не исторически, т. к. уничтожая "вещь в себе", неокантианцы, оставаясь по видимости приверженцами Кантовой доктрины, уничтожали именно мистическую сторону у Канта, уничтожали всякие апелляции к богу, что в свое время тонко подметил Ф.Энгельс, назвав попытки воскрешения взглядов Канта неокантианцами "стыдливой манерой тайком протаскивать материализм, публично отрекаясь от него" (Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии//Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 21. - М., 1961. С. 284).После революции противостояние неокантианцев официальной философии и идеологии не только сохранилось, но и ужесточилось: место умирающей, полурелигиозной академической философии занял воинствующий марксизм, втиснутый в догматические рамки. И знаменитая дореволюционная ленинская работа "Материализм и эмпириокритицизм" стала идейной основой для оценки неокантианства как реакционного, оппозиционного и, следовательно, вражеского учения. Так, первый тревожный симптом будущих гонений появился в "мирном" 1921 году, когда философское отделение историко-филологического факультета Московского университета было закрыто за "оппозиционно-неокантианское направление" (Стратонов В. Потеря Московским университетом свободы. /Московский университет 1755-1930. Юбилейный сборник. - Париж, 1930. С. 195.). Это произошло после представления и защиты Б.А.Фохтом на диспуте в университете 30 мая 1921 г. работы "О трансцендентальном методе в философии Канта" (pro venia legendi - на право чтения лекций и профессорское звание). Возможно, что защита и диспут как раз и послужили поводом к закрытию отделения.
Закрытие ГАХНа в 1929 г. стало своего рода вехой, пограничным знаком между свободным, полным иллюзий и надежд пореволюционным десятилетием и эпохой "великих" строек и "чисток" во всех областях науки и искусства. Сгинул в ссылке один из активных сотрудников ГАХНа Гаврил Осипович Гордон, задушевный друг Фохта еще со студенческих лет в Марбургском университете. В 1937 г. умер другой замечательный ученый-неокантианец Матвей Исаевич Каган. В той атмосфере выживали только те, кто уходил из философии. Выбор работы в гуманитарной области был довольно ограничен: преподавание иностранных языков и переводческая деятельность. Борис Александрович Фохт с успехом подвизался на этих поприщах, да к тому же как естественник (в 1899 г. он окончил физико-математический факультет Московского университета) преподавал математику в вузах. Но несмотря на жесточайший идеологический контроль, 30-е гг. не стали для философа бесплодными. Бросается в глаза изменение профиля работ этих лет. В основном это переводы, в частности, Тренделенбурга, докритических сочинений Канта, "Философии духа" Гегеля, "Аналитик" Аристотеля. С 1939 г. он начал работу над фундаментальным исследованием "Об общем характере философии Аристотеля и его метода", которая продлилась до последних дней его жизни, но так и не была завершена (около 800 с. текста хранится в архиве А.А.Гаревой). Не стоит удивляться такому изменению специализации философа. Ученому удалось обнаружить исследовательскую нишу, заняв которую он смог не только сохранить свои убеждения и жизнь, но и традицию, воспринятую у выдающихся представителей немецкой классической философии Г.Когена и П.Наторпа, уделявших особое внимание историко-философским вопросам. В русле западного неокантианства перед всеми другими древнегреческими философами предпочтение отдавалось Платону, которого марбургские зубры рассматривали как непосредственного предтечу философии Канта, в то время, как русский наследник выбрал менее исследованную и не канонизированную неокантианцами, зато более идеологически нейтральную фигуру древнегреческой философии - Аристотеля. Платон как идеалист у марксистов-догматиков был под запретом. Аристотель же представлялся материалистом, непоследовательным, колеблющимся, но все-таки материалистом. Его “полуразрешенность” делала полуразрешенными и его исследователей. Кроме того, ученик С.Н.Трубецкого, еще в студенческие годы Фохт посвящал огромную часть учебного времени именно занятиям древнегреческой философией, поэтому невозможно сомневаться в компетентности философа в этой сфере.
Философ-неокантианец, философ-идеалист - этот ярлык был закреплен за Б.А.Фохтом и долгое время после его смерти. За весь советский период не было опубликовано ни одной авторской работы мыслителя. И даже его ученик П.В.Копнин, будучи директором Института философии АН СССР, не смог изменить ситуацию (по-видимому, из-за ранней кончины). До сих пор большинство работ Б.А.Фохта ждет своего издателя.
Из сказанного выше ясно, что творчество и судьба выдающегося русского ученого-неокантианца Б.А.Фохта, до сих пор остающиеся недооцененными, не есть достояние лишь истории философии и русской общественной мысли. Если учесть, что сегодня, в конце ХХ в., в русле постмодернизма и неофундационизма возрождается неокантианская проблематика и интерес к Канту, то значение существования на нашей почве Б.А.Фохта, М.И.Кагана, В.Э.Сеземана и Б.В.Яковенко, а значит и возможности более или менее широкого круга людей общаться с ними, невольно приобщаясь общеевропейской философской мысли, состоит в своеобразной форме латентного сохранения традиций, без чего трудно представить себе наше включение в постсоветские годы в экспериентную базу всеевропейского мышления.