На главную страницу проекта

П.В. Лизунов

БАНКИРСКИЕ ЗАВЕДЕНИЯ ПЕТЕРБУРГА И БИРЖЕВАЯ СПЕКУЛЯЦИЯ В НАЧАЛЕ ХХ в.^*

Наряду с коммерческими банками на Петербургской фондовой бирже активную позицию занимали банкирские заведения. Под это определение попадали три вида частных кредитных учреждений – банкирские дома, банкирские конторы и меняльные лавки.

Единственная монография по истории банкирских домов в дореволюционной России принадлежит известному петербургскому историку, академику Борису Васильевичу Ананьичу¹. В ней автор дал общую характеристику развития частного банкирского промысла, показал механизм функционирования банкирских домов, рассмотрел правительственную политику в отношении банкирского предпринимательства. В книге Б.В. Ананьича представлены наиболее крупные и известные банкирские дома, оказавшие влияние на экономическое развитие страны. Это, прежде всего Штиглицы, Гинцбурги, Поляковы, Рябушинские.

Цель данного очерка – показать биржевую деятельность банкирских заведений Петербурга второго и третьего порядка, которые не были в полной мере рассмотрены в монографии Б.В. Ананьича.

В российском законодательстве долгое время не было почти никаких постановлений, определяющих круг и характер деятельности банкирских домов, контор и меняльных лавок. Отличаясь друг от друга лишь названием, они производили операции, разрешенные учреждениям краткосрочного кредита². С точки зрения законодателя банкирские заведения являлись не кредитными установлениями, а учреждениями, имеющими личный торгово-промышленный характер.

«Положения о пошлинах за право торговли и промыслов» обязывали владельцев банкирских домов и контор выбирать свидетельства купцов 1-й гильдии, а содержателей меняльных лавок  2-й гильдии, без права посещения биржи. Однако на практике в меняльных лавках торговля ценными бумагами производилась совершенно открыто и беспрепятственно. Об этом виде их деятельности указывалось на вывесках, объявлениях в газетах и рассылаемых рекламных проспектах³. Кроме того, в отличие от частных коммерческих банков, они открывались явочным порядком, производили свои операции без уставов, утвержденных правительством, и без обязательства публичной отчетности⁴.

Процедура открытия банкирского заведения была несложной. Желающие согласно статье 134 Устава Кредитного (Т. ХI. Ч. II) могли подать прошение с просьбой на имя губернатора или градоначальника, прилагая программу предполагаемых банкирских операций и будущий адрес. Из канцелярии градоначальника поступал запрос в полицейский участок по месту жительства заявителя с поручением негласно собрать и доставить сведения о его поведении, занятиях, подвергался ли судебному наказанию, не состоял ли под надзором полиции и пр. Аналогичные запросы отправлялись в Отделение по охране общественной безопасности и порядка и в Управление сыскной полиции. Затем прошение переправлялось в Особенную канцелярию по кредитной части Министерства финансов. При положительном рассмотрении дела банкирское заведение считалось официально зарегистрированным.

Банкирский промысел всегда сопровождался особым риском, существовала постоянная опасность краха для владельца и разорения для клиентов. Случаи несостоятельности банкирских заведений в Петербурге известны на протяжении всего ХIХ в. (Ф.П. Баймаков, И.К. Лури, «Шаскольский и Кан», Ф.А. Клима и др.), оставаясь еще событием исключительным. Массовый характер банкротства приобретают в начале ХХ в.

Во второй половине 1890-х годов Россия переживала очередной экономический подъем, сопровождавшийся биржевым ажиотажем. После закрытия официальных биржевых собраний начиналась неофициальная биржа, на которой «биржевые зайцы», мелкая и средняя «кулиса» готовились к следующему дню, скупали или продавали ценные бумаги. Местом этих собраний был Милютинский ряд с прилегающей к нему частью Невского пр., где находилось много небольших банкирских контор. Оно получило название «американской биржи» и было очень популярным в Петербурге. Ежедневно с 15 до 18–19 здесь часов толпились самые разные люди, увлеченные биржевой игрой⁵.

Банкирские заведения непосредственно способствовали биржевой спекуляции, ссужая деньги «играющей публике» в форме специального текущего счета под обеспечение ценных бумаг. Этот вид кредита в банковской и биржевой практике известен под термином «онколь»⁶. Особенности его заключались в том, что кредитные учреждения, открывавшие текущие счета, имели право в случае падения биржевой цены заложенных бумаг требовать от своих клиентов возвращения ссуды или увеличения обеспечения. В противном случае бумаги продавались за счет клиента на бирже или оставались за банком по их биржевой стоимости⁷.

Почти вся биржевая торговля ценными бумагами совершалась при помощи онкольных операций. Благодаря онколю денежные ресурсы игравших на бирже намного превосходили их наличные средства. Крупные частные банки открывали онкольный кредит не под все дивидендные бумаги, а только под солидные ценности. Более мелкие кредитные учреждения относились к выдаче онкольных ссуд менее разборчиво. Они охотно выдавали ссуды под все бумаги котировавшиеся на бирже. Размер ссуды зависел от характера кредитного учреждения, качества бумаги, состояния денежного рынка, биржевой ситуации и т.д. Разные банкирские учреждения имели свои правила относительно онкольных счетов, причем минимальная сумма первоначального взноса могла колебаться от 2000 и до 150 руб. Солидные банки действовали осторожно. Размер выдаваемых ими ссуд колебался от 50 до 75% биржевой цены бумаги. Гораздо менее требовательны были банкирские конторы и меняльные лавки, где ссуда в 90% считалась вполне умеренной⁸. Естественно, что большинство предпочитало иметь дело с ними, хотя они и взимали значительно более высокий процент.

Петербургские кредитные учреждения в зависимости от того, при какой минимальной сумме взноса они открывали онкольный счет, распределялись следующим образом: при 5000 руб. – Русский для внешней торговли банк, Русский Торгово-Промышленный банк, Учетный и Ссудный банк, Волжско-Камский банк; при 3000 руб. – Международный Коммерческий банк, Северный банк, «Э.М. Мейер и К°»; при 2000 руб. – Азовско-Донской банк, «Бр. Джамгаровы»; при 1000 руб. – Сибирский Торговый банк, «Лампе и К°», «Бр. Рябушинские», «Юнкер и К°», Соединенный банк, «Кафталь, Гандельман и К°», «Маврикий Нелькен»; при 500 руб. – Общество Взаимного кредита, «Г. Вавельберг», Частный Коммерческий банк, Варшавский Коммерческий банк; при 300 руб. – А.В. Смирнов; при 100 руб. – «Захарий Жданов и К°».

Из приведенного списка видно, что солидность учреждения прямо пропорционально зависела от минимальной суммы открытия онкольного счета. Серьезные банки не стремились заполучить к себе мелких клиентов, с которыми работы больше, чем с крупными клиентами, а доход банку тот же⁹. Поэтому у банкирских контор и меняльных лавок всегда имелась своя клиентура и масса самых разных ухищрений.

Зачастую все операции спекулирующей «публики» банкирские заведения показывали только в расчетных книжках. На деле операции вовсе не выполнялись. Если банкир знал, что цена на ту или иную бумагу искусственно завышена, то он исполнял приказ на покупку при помощи простой записи: «куплено за ваш счет столько-то», предпочитая купить заказанные бумаги при понижении их цены¹⁰. И хотя Министерство финансов неоднократно предупреждало банкирские учреждения, что будет делать ревизии для проверки находящихся у них в залоге бумаг, подобного контроля фактически не существовало. По-прежнему банкирские дома и конторы имели неограниченную возможность производить различные операции с бумагами, принадлежавшим их клиентам.

Рубеж XIX – начала ХХ в. ознаменовался очередным экономическим кризисом, совпавшим с Русско-японской войной и Первой русской революцией. В начале XX в. только в Петербурге «ввиду полной несостоятельности» закрылись банкирские конторы С.А. Никитина, «Печенкиной и К°», «Наследников А.П. Андреева», Шнакенбурга, Грабовского, Зингера, Де-ла-Фара, Альванга, Кутузова, Блокка, Трапезникова, Озерова, Климова, Полуэктова и др.¹¹ Причиной большинства банкротства была неудачная спекулятивная игра на бирже. В результате пострадало немало лиц, почти полностью утративших свои капиталы, вложенные в эти конторы. Например, Н.Н. Озеров не смог оплатить застрахованные в его конторе билеты, вышедшие в тираж, был объявлен несостоятельным должником и бежал за границу¹². Г.Г. Блокк повесился, А.Н. Трапезников застрелился¹³.

1 апреля 1900 г. к одному из судебных следователей явился владелец петербургской банкирской конторы Г.А. Никитин, и заявил о совершенной им, вследствие неудачной биржевой игры, растрате чужих денег на сумму 200000 руб. В тот же день в конторе был произведен тщательный обыск, во время которого были отобраны книги, счета, квитанции и прочие документы. В кассе оказалась сумма всего на 4887 руб. 64 коп. При этом обнаружилось, что Никитиным были заложены в Обществе взаимного кредита Петербургского уездного земства, в Сибирском Торговом банке и у мещанина Федорова различные ценные бумаги стоимостью свыше 332233 руб. под которые были взяты ссуды на 293766 руб. После прекращения банкирской конторой Никитина своих операций, кредиторы поспешили продать эти бумаги, причем кроме долга, Общество взаимного кредита выручило дополнительно 6866 руб. и Сибирский банк – до 1231 руб. Считая непроданными процентные бумаги на 10118 руб. на покрытие растраты у Никитина было обнаружено, таким образом, только 23103 руб.¹⁴

Дело было порчено судебному следователю Петербургского окружного суда по важнейшим делам Зайцеву. На предварительном следствии выяснилось, что Никитин приобрел банкирскую контору в декабре 1897 г. у своего брата С.А. Никитина при вполне удовлетворительном балансе и с активом, превышавшем пассив почти на 15815 руб. Своих денег Г.А. Никитин тогда имел около 45000 руб., и контора поступила в его полное распоряжение. Хотя в ее работе участвовал другой его брат, Василий, но он как приказчик никакой самостоятельной роли не играл. Когда он все же пытался изредка делать замечания о рискованности каких-нибудь операций, то Г.А. Никитин просил его не вмешиваться в посторонние дела. В делах конторы участвовал также зять Никитина А. Чугунов, также в качестве приказчика.

Первоначально новый владелец вел банкирские дела осторожно, и получал даже прибыль, но затем дела его пошатнулись и с 1899 г. он стал прибегать к помощи своего брата С.А. Никитина. Последний передал ему разновременно 72000 руб., которые не были записаны ни в какие конторские книги. В делах конторы негласно принимал участие также И.П. Манус, имевший неограниченное влияние на Г.А. Никитина. Он постоянно придерживался его советов в деле покупки и продажи ценных бумаг, принимал от него различных клиентов и открывал им в своей конторе специальный текущий счет на крупные суммы. Клиенты эти обычно отдавали приказания не самому Никитину, а через Мануса, внося по своим счетам весьма незначительное обеспечение, еще часто они отсрочивали прием заказанных на срок ценных бумаг, пользуясь покровительством Мануса.

Из показаний наиболее крупных клиентов конторы, потерпевших инженеров Бонди, Крушкова и Бернатовича и подрядчика Парадеева, видно, что все они работали на строительстве Сибирской железной дороги и осенью 1899 г. приехали в Петербург для сведения денежных счетов¹⁵. С ними познакомился Манус, и узнав, что у них имеются деньги, уговорил их начать биржевую игру с дивидендными бумагами. При этом, как на наиболее надежное учреждение для открытия онкольного счета он указал им на банкирские конторы Печенкиной и Никитина. Затем по совету Мануса все свои средства они перевели к Никитину, где открыли текущие счета. Контора Никитина стала покупать и продавать различные ценные бумаги, записывая эти операции в расчетные книжки сибиряков. Однако никто их них не видел приобретавшихся бумаг, их номера не вписывались конторой в клиентские книжки. Операции банкирской конторы заключались, главным образом, в продаже ценных бумаг и покупке на срок. С 1898 г. Никитин сильно расширяет операции специальных текущих счетов, и по балансу на 1 апреля 1900 г. видно, что им было принято всего на 1580859 руб. и выдано клиентам в ссуду 1432386 руб. В особенности возросли счета с осени 1899 г., когда в контору клиентами вступили 3 сибирских инженера и подрядчик., открывшие сразу счета на сумму свыше 1000000 руб.

Такой огромный кредит Никитин, владевший незначительным оборотным капиталом, мог оказать только при условии продажи ценных бумаг, принадлежавших его клиентам, тем более что сам он ни в каком банке солидным кредитом не пользовался. Он не стеснялся прибегать к продаже чужих ценностей, сбыв к 1 апреля 1900 г. бумаг своих клиентов на 1373512 руб. Желая все-таки подстраховаться от ответственности и убытков, Никитин одновременно с продажей этих бумаг покупал такие же бумаги на срок.

Поскольку последние 2 года ценные бумаги все боле и более падали в цене, то Никитин кроме крупных убытков ничего не получал от своих операций. Подобные операции, заключавшиеся обыкновенно в конце месяца (на ultimo), заставляли Никитина принимать большую партию бумаг, и ему все трудней приходилось доставать необходимые для этого денежные средства. В таком безвыходном положении он оказался и 31 марта 1900 г.

Общая сумма растраты доходила до 220432 руб., падающих на клиентов конторы. Привлеченный к уголовной ответственности Никитин признал себя виновным в растрате вверенных ему ценностей, объясняя, что он продавал вверявшиеся ему клиентами ценные бумаги для биржевых операций, так как сам не обладал достаточным оборотным капиталом. Бумаги продавались им как внесенные клиентами на обеспечение специального текущего счета, так и покупавшиеся конторой по их поручениям. С той же целью были растрачены им и внесенные на простой текущий счет деньги, а также положенные на хранение в контору ценные бумаги¹⁶.

Главной причиной убытков Никитина стали операции по специальному счету¹⁷. В то время как при открытии онкольных счетов в других кредитных заведениях клиентам необходимо было внести обеспечение в размере до 30% – у Никитина были клиенты, обеспечение которых не превышало 3%, а некоторые обходились и вовсе без обеспечения, и даже брали у него крупные суммы в долг¹⁸. Расчетными книжками клиентов удостоверялось, что почти ни один счет on call не был достаточно обеспечен на 31 марта. Долг Бонди составлял 517000 руб. при обеспечении 552000 руб., счет покрывался только 32000 руб., что не составляло 7%. Долг Парадеева равнялся 288000 руб. при обеспечении 320000 руб., что составляло 11% и т.д. Эксперты высказали мнение, что некоторые книги велись неправильно, непостоянно и без всякой последовательности; по ним не возможно выяснить точные обстоятельства дела. Тем не менее, все операции хоть и сокращенно проводились по книгам и нигде не замечено умышленно неправильных записей с целью сокрытия каких-либо незаконных сделок, книги велись халатно только по неумению, но без всякого злого умысла или недобросовестности.

В конторе Никитина после 3 часов дня собиралась так называемая «американская биржа», участниками которой были лица, не допускаемые на настоящую биржу, всевозможные биржевые зайцы, любители быстрого обогащения и проч. Здесь заключались сделки, покупались и продавались ценные бумаги. В этой нелегальной бирже принимали участие и Никитин со своими клиентами-сибиряками. Оборот в конторе иногда доходил до 2000000 руб. в день. «Американская биржа», собиравшаяся в конторе Никитина, служила ядром биржевой «кулисы», она «служила камертоном для внебиржевого времени и зачастую игравшая роль… увертюры биржевой оперы спекулятивного характера»¹⁹.

Дело Никитина рассматривалось 28 ноября 1900 г. в Петербургском окружном суде под председательством Д.Ф. Гельшерта. Защитником выступал со стороны подсудимого присяжный поверенный Г.С. Аронсон.

Обвиняемый спокойно рассказал о своей биржевой деятельности. По его словам всему виной стечение обстоятельств, которому в значительной степени способствовало его знакомство с Манусом. Его он знал мало, познакомился с ним только в 1899 г. По совету Мануса, бывшего мелким биржевым спекулянтом, он принял крупных клиентов для онкольных счетов²⁰. Сам он решительно ничем не воспользовался от своей деятельности, а напротив сам стал жертвой, потеряв на биржевых операциях до 400000 руб. Ко времени суда его богатый брат пришел к нему на помощь и обвиняемому удалось сполна удовлетворить все претензии бывших клиентов конторы. В середине июля 1900 г. Никитин был освобожден из Дома предварительного заключения, где находился под стражей почти 3 месяца и был отдан на поруки брату С.А. Никитину, который внес залог в 200000 руб.²¹

Товарищ прокурора Ф.С. Зиберт, в виду полного сознания подсудимого своей вины, нашел излишним допрашивать многочисленных свидетелей из биржевого мира и крупных капиталистов Петербурга, тем более что по этому делу не было заявлено никаких гражданских исков и из истцов никто не явился требовать от подсудимого вернуть убытки. Из 25 вызванных в суд свидетелей допрошены были только двое.

Так, по настоянию защитника был допрошен И.П. Манус, как главный свидетель. Он показал, что знал подсудимого как солидного биржевого дельца, которому смело можно довериться, поэтому он и рекомендовал его своим знакомым сибирским инженерам, желавшим пытать счастье на бирже.

Защитник Г.С. Аронсон заметил, что краху конторы Никитина содействовал собственно сам свидетель, влияя своими советами на подсудимого и навязывая ему малообеспеченных клиентов. По просьбе присяжных заседателей, были оглашены на суде письменные показания некоторых свидетелей. Эти показания обрисовали Мануса далеко не в выгодном свете. Знакомясь с будущими клиентами конторы Никитина, он настойчиво уговаривал их на биржевую игру, сулил в будущем золотые горы, соблазняя их, наконец, выгодными денежными операциями, а затем спокойно умывал руки, в случае биржевых неудач.

По словам Манса, подсудимый сам виноват в банкротстве заведения. Расплачиваясь со своими клиентами после краха конторы, он переплатил лишние деньги. Так, например, он возвратил одному клиенту 5100 руб., между тем как, благодаря биржевым операциям, он сам должен был получить с него вдвое большую сумму. На это было указано также и экспертизой, которая, отметив неправильное ведение книг в конторе Никитина, тем не менее, не усматривала в этом какого-либо умысла или недобросовестности с его стороны.

Товарищ прокурора усматривал в растрате Никитина на основании следствия лишь признаки легкомыслия. Защитник, произнесший горячую речь в защиту подсудимого, уверял, что от действий бывшего банкира никто не пострадал, а скорее он сам стал жертвой «американистов», потеряв свое состояние и превратившись в нищего. Метко охарактеризовал тот кипучий азартный мирок, в к-ом вращались гг. Манусы и др. подобные биржевые дельцы. Аронсон находил, что подсудимый в своей печальной деятельности играл почти исключительно пассивную роль, всецело попав под постороннее влияние. Присяжные заседатели недолго посовещавшись и вынесли Г.А. Никитину оправдательный вердикт²².

Банкирский дом товарищества «А.А. Печенкина и К» пользовалась весьма солидной репутацией, представляя «из себя большое банкирское дело с хорошо известным среди торгового мира именем»²³. В течение 32 лет он занимался банкирской деятельностью и слыл одним из крупнейших и солиднейших в финансовом мире России. Весть о его крахе поразила многих своей неожиданностью. В тот момент, когда Петербургский Коммерческий суд выносил свою резолюцию об объявлении этой банкирской конторы несостоятельной, сотни лиц стучались в ее двери, умаляя принять от них на хранение деньги. Несостоятельность банкирского дома вскрылась в августе 1904 г., после чего была немедленно учреждена ликвидационная комиссия.

Основателями банкирского дома (полными товарищами) были казанские купцы 1-й гильдии В.И. Заусайлов и коммерции советник В.В. Мартинсон. Еще в 1872 г. они открыли на одной из бойких улиц Казани небольшую меняльную лавку. Владельцы были настолько стеснены в средствах, что не в состоянии были выбрать необходимые купеческие документы и лавчонку открыли на имя матери Заусайлова, по второму мужу – А.А. Печенкиной, выбравшей документы казанской временной 1-й гильдии купчихи для своих собственных дел. В 1875 г. они заключили между собой договор об учреждении Товарищества на вере «А.А. Печенкина и К» с капиталом 45000 руб., внесенных в равных частях по 15000 руб.²⁴

Через 10 лет владельцы превратились в солидных банкиров. К 1886 г. товарищество владело целым рядом ссудных касс, которыми наводнило все Поволжье (Казань, Екатеринбург, Саратов, Н. Новгород). В судной кассе конторы в Казани начинал свою трудовую деятельность писарчуком Ф.И. Шаляпин. В скором времени казанский банкирский дом открывает главную контору в Петербурге, куда переносится и правление. Принадлежавшие товариществу ссудные кассы были проданы группе лиц, учредившим товарищество Петербургский Столичный ломбард.

Долгое время в делах банкирского дома «А.А. Печенкина К» отсутствовала бухгалтерия, хотя ежегодные обороты ее простирались до 10000000 руб. в год, в ее балансе числилось вкладов до 1000000 руб. С 1892 г. товарищество обзавелось бухгалтерией и начинает публиковать ежегодные балансы.

13 августа 1904 г. вся касса конторы, документы, книги и бумаги были опечатаны прокурорским надзором Петербургского окружного суда. В тот же день Кредитной канцелярией была произведена тщательная ревизия общей деятельности компании.

По делам несостоятельного должника «Т-ва А.А. Печенкина и К°» была сформирована правительственная комиссия из 7 членов во главе с председателем Н. Лазаревским. Ежегодно комиссия печатала отчеты состояния счетов конторы²⁵. На покрытие долга поступило в конкурсную кассу наличными деньгами от обоих полных товарищей 47398 руб., затем выручено от продажи двух домов, им принадлежавших 180915 руб., оставалось еще непроданным имение (урочище) «Зверинец» под Вильной, принадлежащее Мартинсону. Ликвидационная комиссия признала, что несостоятельность товарищества «А.А. Печенкина К» имела все признаки злостности. Главным виновником был признан бывший главный бухгалтер. В конце концов, кредиторы получили по 15 коп. на рубль. Реализация оставшегося имущества, полагали, даст еще по 15 коп. на рубль²⁶.

Владелец другого разорившегося банкирского дома А.Э. Альванг оправдывал свою «неоплатность» падением ценностей, вызванным началом военных действий на Дальнем востоке, злоупотреблениями своих служащих, изъявшим без его ведома около 200000 руб. Впрочем, Коммерческий суд признал их «незаслуживающими внимания». Падения ценностей к моменту объявления русско-японской войны было незначительным, чтобы служить причиной упадка дел. Среди кредиторов А.Э. Альванга числилось 429 человек, предъявивших претензии на 1414659 руб. Из этих претензий кредиторов Конкурсным управление бесспорными были признаны 739539 руб.²⁷

Банкирский дом Альванга был открыт 1 апреля 1897 г. с первоначальной записью по счету капитала 36000 руб., внесением в кассу. 17 июля банкирский дом открыл отделение с капиталом в 25000 руб. Капитал Альванга рос очень быстро. Через 8 месяцев он достигал суммы 114744 руб., а через год с вкладом жены Альванга превысил 131000 руб. На 1 января 1900 г. капитал составлял более 200000 руб., оставаясь на этом уровне до 1 января 1905 г., упав сразу до 55000 руб., каким оставался по последнему балансу дня 29 ноября 1905 г. Это можно объяснить тем, что собственного капитала А.Э. Альванга и его жены уже с 1902 г. не существовало, а фактически еще и раньше, т.к. с одной стороны Альванг, внося деньги по счету капитала, брал их частью обратно, но уже по своему личному счету, который в конце 1903 г. достигает суммы 94000 руб. При этом со счета капитала не списывались убытки по операциям, которые, накапливаясь из года в год, доходят до солидной суммы в 135000 руб. и только на 1 января 1905 г. убытки списываются со счета капитала, оставляя его в сумме 67000 руб., на ряду с личным долгом 77000 руб. Счета дебиторов и кредиторов поражали своими скачками. С 65000 руб. на 1 января 1902 г. счет возрастает на 1 января 1903 г. на 215000 руб., а на 1 января 1904 г. падает до 70000 руб., оставаясь на этом уровне 2 года, после чего на 29 ноября 1905 г. сразу поднимается до 243000 руб.

Из заключения бухгалтера-эксперта Ю.А. Канторовича следовало, что все эти годы Альванг оперировал исключительно чужим капиталом, при чем операции его давали постоянные убытки, поглощая все более и более доверенные ему чужие ценности. По мнению эксперта, «деятельность конторы Альванга сводилась, главным образом, а в последнее до закрытия ее время, почти всецело к покупке и продаже на бирже за свой счет процентных бумаг, т.е. к биржевым спекуляциям, производившимся за чужие средства». При этом счетоводство конторы было неправильным с технической стороны, счета главных книг не заключены, не было балансов, ни входящих, ни заключительных, отдельные суммы произвольно переносились из одного счета в другой (так текущие счета on call 1904 г. заканчивались суммой 520217 руб., открывались они в 1905 г. суммой 691497 руб. с разницей почти в 170000 руб.), наконец, некоторых счетов не велось совсем, как счет чужих процентных бумаг и векселя на комиссию. Такой образ действий привел к потере собственного, хоть и небольшого, капитала Альванга и 739539 руб. чужих денег. В результате разбирательства Петербургский Коммерческий суд признал бывшего купца Альванга «несостоятельным должником неосторожным»²⁸.

Разорившийся Г.Г. Блокк начинал свою карьеру конторским мальчиком в одном из столичных банков. Впервые его имя получило известность в 1884 г., когда 24-летний Блокк, от имени собственного банкирского дома начал выпускать «Вестник тиражей погашения всех обращающихся на русских биржах процентных бумаг»²⁹. Реклама Блокка стала появляться во многих газетах и журналах, и тысячи вкладчиков доверили ему свои сбережения. Контора Блокка совершала операции преимущественно с выигрышными билетами и другими государственными ценностями. В результате Блокк сказочно обогатился: купил дачу на Крестовском острове, молочную ферму, два имения (одно из них в Царскосельском уезде), английскую паровую яхту, приобрел роскошный дом на Невском пр.

Казалось, ничто не предвещало трагедии, но 22 марте 1906 г. жизнь Блокка загадочным образом оборвалась. Около 15 часов тело 43-летнего банкира нашли в его собственном кабинете, где он повесился на шнуре электрической лампочки, прикрепленном к скобе несгораемого сейфа. В тот роковой день, вернувшись с биржевого собрания, Блокк ездил в Окружной суд за справкой по частному делу. Вернувшись, он прошел прямо в кабинет, откуда через некоторое время раздалось сильное хрипение. На звуки прибежала, находившаяся в то время в квартире сестра милосердия – подруга жены. Растерявшись, она стала звать на помощь, но было уже поздно.

Официальная версия гласила: «самоубийство через повешение». В газетах писали о том, что банкир, якобы страдавший неуравновешенным характером, уже не первый раз пытался лишить себя жизни. По заключению пользовавших покойного врачей, он давно уже страдал нервным расстройством, вызванным последними событиями, неблагоприятно отразившихся на его коммерческих делах. Они пошатнулись после понижения на бирже курса государственных ценных бумаг. По слухам, он очень много потерял на выигрышных билетах и государственной ренте. Кроме того, ему не хватало около 1500000 руб. для поддержания дел собственного банкирского дома, в кредите которых ему было отказано. Самоубийство произвело сильное впечатление на Петербургской бирже. На дверях конторы в тот же день появилось объявление, что, по случаю кончины ее владельца, операции совершаться не будут³⁰.

После смерти Блокка более 100 вкладчиков предъявили свои претензии на возврат доверенных банкирскому дому денег. Среди клиентов были самые разные люди, например крестьянин из Херсонской губернии Н.Х. Боляков, купивший в рассрочку два выигрышных билета за 351 руб., вдовы, купцы, офицеры, чиновники, обыватели³¹. Однако сейфы оказались пусты. В кассе было обнаружено меньше 1000 руб., еще около 3000 руб. – в ценных бумагах. Спустя месяц после трагедии имущество банкира пошло с молотка. Дело о крахе банкирского дома Блокка тянулось очень долго. В октябре 1911 г. оно рассматривалось в Петербургском Коммерческом суде. Из отчета, представленного суду, следовало, что всех претензий к имуществу покойного банкира было предъявлено на 800000 руб., однако из них только половину признали «бесспорными». Кредиторы получили по 26 коп. за рубль. В распоряжении конкурсной комиссии по делам Г.Г. Блокка осенью 1911 г. оставалось еще непроданным имение в Пензенской губернии. Кроме того, неясна была и ситуация с домом на Невском пр. На суде прозвучало, что у вкладчиков есть надежда в случае продажи этого имущества получить еще по 10 коп. за рубль.

Владельцем банкирской конторы «В.Г. Белин» А.Н. Трапезников стал в конце 1890-х годов, женившись на вдове основателя фирмы. По газетным сообщениям, Трапезников явился в Петербург с 3 руб. в кармане, но сумел создать себе положение. Став во главе фирмы «В.Г. Белин», его состояние составляло около 500000 руб.³² Трапезников первый раз был близок к банкротству еще в октябре 1904 г. Сохранилось его письмо фондовому маклеру Е.Ф. Шнейдерсу, в котором он писал: «С болью в сердце сообщаю Вам следующее: я потерял на бирже все свое состояние... все мои денежные ресурсы иссякли... более на биржу я никогда не приду, т.к. прожить почти в один день все, что я заработал копейками в течение 25 лет  более чем тяжело  и право  если бы не семья (6 человек детей) то и жить бы не стоило»³³. Задолженность Трапезникова достигала 250000 руб., и он едва не был объявлен несостоятельным должником. С трудом Трапезникову удалось избежать банкротства. На время он оставил спекуляцию и занялся чисто конторскими делами.

Однако своего слова Трапезников не сдержал³⁴. В 1910 г. он снова крупно играл на бирже на понижение с бумагами Владикавказской железной дороги и Ленского золотопромышленного товарищества, продавая ходкие ценности по ценам значительно ниже биржевых³⁵. Расчеты Трапезникова были верны и оправдались, но он не дождался момента понижения, наступившего неделей-двумя позднее. Трапезников задолжал большую сумму, более 230000 руб., что стало причиной его самоубийства 16 июля 1910 г. близ его роскошной виллы в Стрельне. Кассовая наличность конторы «В.Г. Белин» в тот день составляла менее 3000 руб. Нумизматическая коллекция Трапезникова, хотя и довольно значительная, не могла удовлетворить претензии кредиторов. После его смерти не осталось почти никакого имущества. Вилла оказалась заложенной сразу по двум закладным. Заложенным было и прочее недвижимое имущество. На покрытие долгов удалось собрать только около 20000 руб.³⁶

Продолжением полосы крахов банкирских контор стало закрытие в мае 1911 г. меняльной конторы Полуэктова, располагавшаяся на углу Невского и Владимирского пр. под балконом ресторана «Палкин»³⁷. Эта маленькая контора с одним окном хорошо была известна многим петербуржцам, как «банк под Палкином». Основателем ее был А.С. Полуэктов, после смерти которого контора осталась его сыну. Неожиданно на ее дверях появилось объявление о временном закрытии. Пока клиенты наводили справки и разыскивали своего банкира в окне этого «миниатюрного банка» снова появились акции и облигации. Меняльная контора оказалась открытой, но уже под фирмой П.С. Леонтьевой³⁸. Когда вкладчики бросились в открытую дверь и стали требовать кто заложенную бумагу, кто свой «текущий счет», новые хозяева заявили, что их фирма с прежней ничего общего не имеет и никакой ответственности за нее не несет. В числе пострадавших оказался генерал Иванов и другие клиенты на сумму около 20000 руб. Было возбуждено дело о растрате. 14 апреля 1912 г. оно слушалось в Окружном суде с участием присяжных. На суде Д.А. Полуэктов объяснил, что получил контору в наследство вместе с долгами от своего отца, которые вынужден был оплачивать. Виновником своего краха Полуэктов считал Сибирский Торговый банк, закрывший его онкольный счет. Он также уверял, что на делах его конторы отразились крахи 1905–1906 гг. Присяжные заседатели признали растрату, произведенную по легкомыслию. Суд приговорил Полуэктова к аресту на 3 месяца. Гражданские иски были удовлетворены.

С началом нового экономического подъема 1909–1912 гг. в Петербурге вновь активизировалась деятельность банкирских учреждений. В эти годы вновь увеличилась численность банкирских заведений и расширился круг биржевых игроков. «Публика» заполнила помещения столичных банков, банкирских домов, контор и меняльных лавок. Снова ожила вечерняя «американская биржа». Одно время петербургские биржевики и спекулянты встречались в кафе «de Paris», затем в конторе С.А. Никитина, на «Вилле Роде», и даже на скетинг-ринке на Марсовом поле. Позже собирались в банкирской конторе «Кафталь и Гандельман», откуда перебрались к З.П. Жданову³⁹, затем облюбовали банкирский дом Г.Д. Лесина. Эти послебиржевые собрания рассматривались как нечто серьезное. Отчеты о них публиковались в биржевых хрониках многих газет⁴⁰.

В прессе стали появляться заметки, в которых банкирские конторы, где собирались желающие участвовать в биржевой спекуляции, сравнивались с «игорными домами» и казино. Так, журналист Рославлев в статье, озаглавленной им «Публика», описал свои впечатления от посещения «одной из контор на Невском», куда он зашел около полудня. Происходившее, по словам автора, представляло «оригинальное зрелище, напоминающее игру в лото в клубах»: в глубине зала на стене висела доска, на которой мелом были написаны главнейшие игровые бумаги, а перед ней, сбившись в кучу, стояла «публика». Все присутствующие с лихорадочным вниманием следили за доской, на которой конторщик выводил против названий биржевых бумаг цифры, стирал их и менял новыми⁴¹.

Нечто подобное передает в своем репортаже Н.С. Добровольский. «При наших крупнейших банкирских учреждениях, – сообщал журналист, – имеются подлинные игорные залы, куда без рекомендации... имеет доступ каждый и каждая. Дело обстоит так и у Маврикия Нелькена, и Кафталя-Гандемаля... Та лишь разница, что вместо разграфленных столов с цифрами и... шарика, имеется на стене разграфленная доска с наименованием котирующихся на бирже акций, где... чертят при периодических запросах на биржу, существующие якобы на бирже цены, подчас не совсем близко подходящие к действительным биржевым ценам. Перед доской стоят... толпы разного люда и букет дам, которые, под влиянием появляющихся на доске... цен, тут же дают приказы на покупку и продажу акций»⁴². Как правило, цены здесь были чуть выше официальных биржевых собраний.

Для того чтобы клиенты были осведомлены и находились в курсе биржевого дня, владельцы банкирских контор обещали им давать сведения с биржи несколько раз за время собрания. С этой целью использовалась телефонная связь. В конторах у специального телефона находился всегда служащий, который время от времени звонил на биржу и сообщал о происходивших там событиях. Для этой цели почти все крупные банкирские заведения имели на бирже свои телефонные аппараты.

Результаты операций сообщались лишь к концу дня, около 16–17 часов, хотя биржевые собрания завершались в 13 часов. Чтобы клиенты не могли справиться о ценах в других банках, у Маврикия Нелькена, например, предусмотрительно было вывешено объявление с запрещением пользоваться телефонной связью в течение всего биржевого собрания⁴³. Время до 16 часов необходимо было для того, чтобы, заручившись приказами онколистов, выяснить наиболее выгодные для банкирской конторы условия сделок. К этому времени уже приходили заграничные телеграммы, требования из Москвы и провинции, выяснялись итоги дневной спекуляции. Касалось это банкирских контор, а не крупных банков, которые давали своим клиентам верные сведения.

Почти 99% посетителей банкирских учреждений не имели права посещать собрания официальной биржи. Соответственно своему социальному положению они разделились на отдельные группы. Побогаче и почопорнее собирались в первоклассных банках; менее притязательные и порискованнее – в банкирских конторах; еще помельче – у меняльных лавок. Около 15% всей клиентуры в банках составляли женщины, в банкирских конторах их было еще больше – до 25%⁴⁴.

О доходах банкирских заведений можно судить по материалам Особой комиссии для определения податной прибыли лиц и фирм, торгующих на Петербургской биржи. По сведениям комиссии, прибыль за 1909 г. владельцев банкирских домов и контор доходила до 500000 руб.: «Г. Вавельберг» - 500000 руб., «Кафталь и Гандельман» - 500000 руб., «Юнкер и К^о» - 225000 руб., «Мейер и К^о» - 150000 руб., «Бр. Бурцевы» - 110000 руб., «Захарий Жданов и К^о» - 100000 руб., «Маврикий Нелькин» – 75000 руб., «Волков и сыновья» – 60000 руб., «Лампе и К^о» - 50000 руб., «Г.Д. Лесин» - 25000 руб., Д.Г. Новоселов – 15000 руб., «Янкелевич И., Варшавский А.» – 10000 руб. Сведения включали в себя данные о валовом доходе не только от операций на бирже, но и в конторах⁴⁵.

Согласно состоянию на 1 января 1913 г. счетов 32 петербургских банкирских домов и контор из активных операций первое место занимали онкольные счета под ценные бумаги, составляющие 44600000 руб., второе - затраты на покупку процентных бумаг - 13800000 руб. и только третье место - учет векселей на сумму 7100000 руб.⁴⁶ Таким образом банкирские заведения Петербурга являлись учреждениями, работающими в значительной степени за счет чужих средств – заимствований, и занимались, главным образом, биржевыми операциями за собственный счет и кредитованием спекулирующей публики.

Банкирские дома и конторы Петербурга (без учета меняльных лавок) имели собственных капиталов на 18500000 руб. Вклады их составляли 14500000 руб., что не достигало размеров капиталов. При этом долги банкирских заведений составляли 49400000 руб., превышавших капитал в 2²/₃ раза.

В Петербурге, кроме 32 банкирских домов и контор, функционировали 20 меняльных лавок. В Москве насчитывалось 14 банкирских контор и 14 меняльных лавок, в Варшаве – 31 и 12 соответственно, в Одессе – 6 и 4, в Лодзи – 6 банкирские конторы, в Риге их было 3. Всего в России действовало 191 банкирских домов и контор, из них в губернских городах – 84, в уездных – 58⁴⁷.

Из владельцев банкирских контор Петербурга солидным авторитетом и весом на бирже пользовался Г.Д. Лесин, имя которого не вызывало резкого неприятия ни со стороны правительства, ни со стороны общества. Лесин происходил из мещан м. Прилуки, Бердичевского уезда. В 1880-х годах он проживал в г. Ровно⁴⁸. Одно время Лесин занимался посредничеством по купле-продаже недвижимости. Получив однажды значительный куртаж, он удачно пустил деньги под заклад имений. В самом начале 1900-х годов Г.Д. Лесин имел банкирскую контору в Киеве на Крещатике. Округлив свои средства, Лесин в 1907 г. перебрался Петербург, где в 1908 г. он открыл на Невском пр. 18 банкирскую контору с капиталом в несколько десятков тысяч рублей.

Банкирский дом Г.Лесин состоял из 3 отделов: банковского, комиссионного и ссудного. Первый отдел производил все банковские операции: поручения по покупке и продаже процентных бумаг, размен иностранной валюты, оплату и учет купонов, выдавал ссуды до востребования (on call) и на срок, страховал билеты всех трех займов, выдавал переводы и аккредитивы на города России и заграницу, принимал вклады на сроки и до востребования, открывал текущие счета. Второй отдел исполнял поручения по покупке и продаже домов, имений, помещал капиталы частных лиц под закладные недвижимого имущества. Третий отдел выдавал под выигрышные билеты ссуды, продавал их с задатком с ежемесячным погашением долга. За ссуду взималось 8¹/₂ годовых и ¹/₄ ежемесячной комиссии.

Будучи человеком умным, энергичным и предприимчивым, Лесин сумел войти в доверие к А.И. Путилову, став его «правой рукой». Когда Лесин называл Путилова своим другом, то это воспринималось всерьез. «Друг» Путилова, – как отмечал И.Р. Кугель, – это много стоило на бирже!»⁴⁹. Часть операций Русско-Азиатского банка проходила через контору Г.Д. Лесина, и сам А.И. Путилов не стеснялся вести с ним свои дела. Его имя довольно часто встречается среди клиентов банкирского дома Лесина по специальному счету. Они даже вместе купили имение в Ницце, принадлежавшее разорившемуся богачу и филантропу П.П. фон Дервизу. «Вилла Роза», по свидетельству современников, «превосходила пышностью загородные дворцы французских королей»⁵⁰.

В 1912–1914 гг. банкирский дом Г.Д. Лесина процветал, став одним из известных, а хозяин – крупной фигурой на Петербургской бирже. Согласно «Журналу банкирского дома Г. Лесина» оборот за 1912 г. составлял 109608707 руб.⁵¹ Среди клиентов конторы Лесина, кроме упомянутого уже А.И. Путилова, встречается немало имен известных столичных биржевиков и банкиров, таких как И.О. Абельсон, Е.М. Агафонов, Ю.В. Бабус, М.Э. Верстрат, В.А. Гетц, И.М. Гинцбург, Е.Ф. Давыдов, Р.Д. Животовский, Н.К. фон Мекк, Н.И. Мейер, И.М. Новицкий, С.С. Новоселов, Э.К Раух, Д.Л. Рубинштейн, В.М. Рафалович, Р.М. Рабинович, М.Д Шкафф и др. Клиентами были профессор И.Х. Озеров, журналист и биржевой хроникер С.С. Шабишев, редакция газеты «Обозрение театров».

Капитал Лесина превышал 3000000 руб., но держался он скромно, как «человек второго плана». И.Р. Кугель в своих воспоминаниях отмечал: «Он и за делами гонялся не столько громкими, сколько доходными, хотя и незаметными»⁵². Одно время контора Лесина на Невском пр., 18 была излюбленным местом встреч петербургских «американистов». В 1913 г. из-за тесноты этого помещения Г.Д. Лесин открыл еще одно отделение своего банкирского дома в здании Сибирского банка, на Невском пр., 44. По предложению Совета фондового отдела в 1914 г. Лесину «досрочно» вопреки положениям «Законов о состояниях» было высочайше пожаловано потомственное почетное гражданство⁵³.

Не меньшей известностью пользовался банкирский дом «Кафталь, Гандельман и К°». Он был основан 21 мая 1908 г. С.Б. Кафталем и Г.М. Гандельманом, ставшими полными товарищами учрежденного банка, а также И.Б. Кафталем и П.Я. Хесиным, являвшимися соучредителями⁵⁴. Одно время помещение этого банкирского дома использовалось в качестве «американской биржи». В финансовом мире «Кафталь, Гандельман и К°» имел репутацию «антагониста» банкирского дома «З.П. Жданов и К°». Если последнего называли «магом в деле повышения», то первого – «кудесником в деле понижения». Обоих считали «теми двумя китами, вокруг которых разыгрывались все перипетии биржевой игры, оба представляли два полюса той биржевой спекуляции, около которой вращалось колесо биржевого счастья, спекулятивной удачи»⁵⁵.

Вследствие жалоб от клиентов «на неправильные действия по их счетам» министр финансов 27 сентября 1912 г. назначил ревизию банкирского дома «Кафталь, Гандельман и К°». «Деловой мир Петербурга, мир банкирских дельцов, биржевых игроков и финансовых кругов, – утверждало «Финансовое обозрение», – был… поражен вестью, что Кредитная канцелярия обратила свое внимание на банкирскую контору «Кафталь, Гандельман и К°». Ревизия стала неожиданностью для многих⁵⁶. «Злобой биржевого дня», вызвавшее всеобщее недоумение определило эту проверку «Обозрение театров». Многие решили, что поводом для проверки стало увлечение банкирского дома искусственным понижением. Журнал «Биржа» опубликовал целую подборку мнений прессы по поводу ревизии «Кафталь, Гандельман и К°». В отказе конторы в принятии бумаг по онколю видели причину «Биржевые ведомости». В Министерстве финансов заявляли, что за последнее время жалобы поступали не только от клиентов банкирского дома, но и со стороны многих столичных банков⁵⁷.

Главной целью проверки, доверенной чиновникам особых поручений Министерства финансов Г.Г. Вороновичу, Ф.К. Радецкому и Н.А. Мегорскому, было расследование «постановки онкольной операции»⁵⁸. Мегорский рассказывал, что их особенно «поразило обилие процентных бумаг в кладовой банкирской конторы Кафталь и Гандельман». С таким количеством им «почти не приходилось встречаться». Владельцы, представляя книги процентных бумаг, которые оказались запущенными, объясняли это усиленными биржевыми операциями накануне ревизии. При проверке действительно оказалось, что биржевые обороты банкирского дома «Кафталь и Гандельман» были в то время настолько велики, что привести в порядок фондовую книгу не представлялось возможным. При создавшейся ситуации в кладовой банкирского дома и оказалось сразу несколько сот тысяч ценных бумаг, которые должны были перейти в разные банки, но те не успели их принять⁵⁹.

При ревизии был установлен ряд серьезных нарушений. Например, выяснилось, «Кафталь, Гандельман и К°» не вели отдельно учет своих собственных и клиентских бумаг. И только один раз в месяц, и то в виде справки, отделяли первые от последних, что создавало почву для различных злоупотреблений⁶⁰. Исполняя приказы, владельцы банкирского дома брали нужные бумаги из собственного портфеля, а когда таковых не оказывалось, то пользовались временно бумагами других клиентов⁶¹. По мнению ревизоров, распоряжение ценностями клиентов без их согласия практиковалось довольно широко. Они даже считали, что это явление «всегда имело, и будет иметь место». Не отрицая права владельцев дома «заключать для своих спекуляций сделки на срок по приему и сдаче бумаг», проверяющие в своем рапорте находили недопустимым, когда срочные сделки банкирского дома покрывались числящимися на клиентских счетах ценностями. Подобные операции были весьма выгодны для конторы. При их заключении банкирский дом не затрачивал собственных средств на покупку необходимых бумаг, к тому же взимал с клиентов проценты за определенный как будто выданный последнему в ссуду капитал⁶².

Тем не менее, комиссия сделала вывод, что финансовое положение банкирского дома «Кафталь Гандельман и К°» является «совершенно прочным и не вызывает никаких сомнений в его кредитоспособности»⁶³. В начале 1913 г. этот банкирский дом опубликовал свой баланс на 1 января, согласно которому его основной капитал составлял 5000000 руб., а резервный – 500000 руб., срочных вкладов и счетов имелось на 4287216 руб., векселей учтено на 14731080 руб. Почти такую же сумму (14624251 руб.) составлял перезалог в кредитных учреждениях, при учете векселей на 3111346 руб.⁶⁴

Не смотря на это Министерство финансов постановило закрыть банкирскому дому «Кафталь, Гандельман и К°» кредит в Государственном банке. Поводом явилось якобы незаконные комбинации на бирже, приводившие, по мнению Министерства финансов, к разорению онколистов. Журнал «Банки и биржа», выступивший в поддержку банкирского дома, опубликовал сведения, которые доказывали обратное. По данным журнала, онкольные операции банкирского дома «Кафталь, Гандельман и К°» определялись 28000000 руб. при 650 онкольных счетах разных лиц. Из всей этой массы за все время деятельности банка, «экзекуции» подверглись только 22 онколиста, «хронически недовносивших» законных и требуемых правилами самой же Кредитной канцелярии процентов обеспечения, на сумму выше 150000 руб. Причиной расправы над банкирским домом, по мнению журнала, являлось то, что его считали «еврейским банком», и к нему испытывал неприязнь министр финансов В.Н. Коковцов. При этом редакция ссылалась на многочисленные публикации парижской финансовой прессы⁶⁵.

В октябре 1913 г. руководители этого банкирского заведения были преданы прокурорскому надзору. Помещение ликвидирующего свои дела «Кафталь Гандельман и К°» на Невском пр., 27–18 сразу же было снято под новый банкирский дом, открываемый М.А. Гинзбургом и И.И. Гиллером. Почти одновременно биржевой маклер Р.Р. Грубе открывал еще один банкирский дом «Грубе Небо и К°» с капиталом 1000000 руб.⁶⁶ Вкладчиками его были князь Ю.Д. Урусов и граф Н.В. Остен-Сакен, вложившие каждый по 250000 руб.⁶⁷ После смерти в мае 1917 г. Р.Р. Грубе, его место заняла вдова – Б.А. Грубе.

В 1912–1913 гг. обанкротились сразу несколько столичных банкирских заведений, среди них были конторы Толстопятова, Киреева и Петровского, Коровко, Кропотова, Равицкого и др.⁶⁸ В мае 1914 г. разорился банкирский дом «А.И. Зейдман и К°»⁶⁹. В прессе из номера в номер, в течение 2 лет, публиковались материалы о крахе одной банкирской конторы за другой.

Товарищество петербургско-московского банкирского дома «Толстопятов и К°» образовалось 21 мая 1910 г. на основе меняльной лавки К.А. Толстопятова, просуществовавшей менее года⁷⁰. Толстопятов приехал в Петербург в сентябре 1909 г. из Москвы. Какое-то время он служил в банкирских конторах А.В. Смирнова и А.С. Федотова, где получил практические знания банкирского дела. В конце 1909 г. он подает прошение в канцелярию Петербургского градоначальника об открытии меняльной лавки на Садовой ул., 65. Вскоре такое разрешение он получает. Особенная канцелярия по кредитной части просит Толстопятова исключить из программы своей меняльной конторы продажу лотерейных билетов, которая может производиться только по особому разрешению правительства. Толстопятов соглашается, но просит сначала разрешить перенести его меняльную лавку с Садовой на Морскую ул., 15, а затем переименовать ее в банкирскую контору⁷¹.

Откровенная ориентация на биржевую спекуляцию нашла отражение в рекламных объявлениях Толстопятова: «Богатство дает Биржа! Спешите наживать деньги! Биржа изумительно быстро богатит. Кто хочет иметь успех! Тот может обратиться в меняльную контору К.А. Толстопятова».

Нижегородские мещане К.А. Толстопятов и А.П. Кропотов и крестьянин А.П. Киреев заключили товарищеский договор со складочным капиталом в 15000 руб. 10 июня того же 1910 г. оказалось, что участники договора учредили «товарищество на вере», Толстопятов являлся полным товарищем, а Кропотов и Киреев – вкладчиками. В апреле 1911 г. на договоре делается надпись, согласно которой вкладчик Киреев вышел из товарищества и свой вклад получил обратно. Вскоре такую же надпись делает и Кропотов, а Толстопятов принимает нового вкладчика ярославского мещанина М.А. Сергеева с вкладом 5000 руб. В начале 1912 г. Сергеев выбывает из состава товарищества. Вместо него в товарищество вступает губернский секретарь Тарасов, также с вкладом 5000 руб. Однако вскоре вместо него полным товарищем вступает некто И.А. Сивко, крестьянин по документам, а учредитель всего дела Толстопятов выходит из товарищества накануне банкротства. Сивко, как только клиенты подали на него в суд, объявил себя несостоятельным должником. Конторы Толстопятова в Петербурге и Москве 3 апреля 1912 г. были закрыты. На допросе Сивко заявил, что ни сам он, «полный товарищ», ни вкладчик Тарасов никаких сумм не вносили. В описании журналистов Сивко предстает молодым человеком, своей наружностью производящий впечатление скорее средней руки приказчика, чем солидного банковского деятеля.

В мае 1912 г. в помещении Петербургского Коммерческого суда состоялось многолюдное собрание кредиторов несостоятельного товарищества банкирского дома «Толстопятов и К°» для выбора членов конкурсного управления. Претензий кредиторами было заявлено на сумму свыше 2000000 руб. Однако реализация всех толстопятовских предприятий могла дать не более 50000 руб. Попытка кредиторов привлечь Толстопятова к ответственности, объявив его несостоятельным должником, успехом не увенчалась. Коммерческий суд посчитал, что раз с января 1912 г., т.е. с момента краха, согласно договору хозяином товарищества является Сивко, то Толстопятова привлечь к ответственности нельзя. Он к этому времени вышел из состава товарищества.

Сивко скрывался от суда почти 1,5 месяца, переезжая из одного города в другой. Толстопятов все это время проживал в Подмосковье в местечке Петровские выселки на собственной даче, где и был арестован по распоряжению прокурора. Один из клиентов Толстопятова, повстречав его в Москве, подал на банкира иск, что и стало поводом для его ареста. Однако вскоре этот иск был отозван. Предполагали, что Толстопятов откупился, вернув бывшему клиенту его деньги. В прессе время от времени появлялись самые разные известия о Толстопятове. Например, газета «Новое время» сообщала о том, что Толстопятов, выпущенный судебным следователем по ходатайству жены на свободу на поруки, скрылся за границу. Журнал «Биржа» писал, что по слухам Толстопятов открывает в Москве новую банкирскую контору на имя одного своего родственника.

Рассмотрение дела Толстопятова затягивалось и обрастало дополнительными осложнениями. Так, 8 января 1914 г. в Коммерческом суде уже разбиралось дело о бегстве за границу председателя конкурсного управления по делам несостоятельности «Толстопятов и К°» Н.Н. Лугового. На суде выяснилось, что в кассу конкурса поступило около 70000 руб., в число которых входило 58 билетов 3-го выигрышного займа. Луговой воспользовавшись тем, что нужно было обменять купонные листы при выигрышных билетах, получил разрешение на их обмен, присвоил бумаги и скрылся⁷².

Банкирская контора «Т-ва Киреев, Петровский и К°» возникла фактически «на развалинах бывшего банкирского дома «Толстопятова и К°». Просуществовала она всего несколько месяцев, пользуясь вниманием немногочисленных случайных клиентов. Среди серьезных биржевых дельцов банкирская контора «Киреев, Петровский и К°» никаким доверием не пользовалась, т.к. они знали, что она собой представляет. Вскоре среди учредителей возникли недоразумения. 1 июля 1912 г. в столичных газетах появилось объявление одного из членов товарищества, С.Ф. Петровского, о выходе его из фирмы и о принятии обязательств с активом и пассивом на А.П. Кропотова. Это не предвещало ничего хорошего и послужило предупреждением для клиентов. Вскоре между конторой и клиентами на почве расчетов начались недоразумения, о которых поставили в известность прокурора Петербургского Окружного суда, Кредитную канцелярию и полицию. После появления в прессе сведений о затруднениях конторы в денежных расчетах количество клиентов, пожелавших забрать свои вклады возросло до 30 человек. 10 июля Киреев разослал клиентам повестки, приглашая их в контору к 19 часам для выяснения возникших недоразумений. Но уже в 16 часов на дверях конторы было вывешено объявление о том, что банкирская контора «Киреев, Петровский и К°» закрыта и наличных денег нет.

В тот же день по распоряжению министра финансов чиновник особых поручений Г.Г. Воронович приступил к ревизии конторы. В кассе им было найдено свободной наличности медными и серебряными монетами менее одного рубля. Кроме того, контора оказалась вкладчицей 40 акций «Феникс», которые оценивались по 50 коп. за штуку. Клиентов конторы оказалось около 100. Собрание в 19 часов не состоялось, т.к. Киреев к назначенному им же самим времени не явился. На следующий день, в 11 часов в контору на Морской ул. для продолжения ревизии прибыли Воронович и наряд полиции. Ревизия продолжалась до 18 часов и закончилась только на следующий день. В 19 часов состоялось собрание клиентов в присутствии Киреева для выяснения сложившегося положения. Киреев обратился к клиентам с заявлением о том, что его дела не так уж и плачевны, как кажется на первый взгляд. Он утверждал, что имеет по Николаевской железной дороге близ станции Тосно землю. Однако сразу же выяснилось, что эта земля крестьянская и продаже не подлежит. К 16 часам 12 июля ревизия дел банкирской конторы была завершена. И хотя ее результаты хранились в тайне, в печати появились сведения о том, что пассив конторы равен 200000 руб., актив составляет 20000–30000 руб., который мог образоваться из процентных бумаг и выигрышных билетов, заложенных в банках. Также выяснилось, что большинство клиентов банкирского дома были лица духовного звания⁷³.

Инженер М.К. Коровко, он же ученый агроном, был известен, главным образом, по громкой истории краха его «Банкирского дома русской промышленности». 22 июня 1912 г. после продолжительного совещания Петербургский Коммерческий суд признал банкирский дом несостоятельным в лице его официального владельца Н.И. Мартынова. В результате краха пострадали Гагарин, Владимиров, Данилов, генерал Максимов, артистка Императорских театров Никитина, Попова, Семенова и другие лица на сумму около 100000 руб.

«Банкирский дом русской промышленности» был основан в 1909 г. Главным вкладчиком и распорядителем официально считался подполковник Н.И. Мартынов, внесший 5000 руб., но фактическим хозяином всего дела был Коровко, внесший 45000 руб. Оказалось, что «Банкирский дом русской промышленности» существовал не с утверждения Министерства финансов, а лишь по регистрации Петербургской купеческой управы, благодаря чему находился не введении Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов, а введении Отдела торговли Министерства торговли и промышленности. Все онкольные операции велись банкирским домом «на карандаш» – на биржу его представители не ходили, бумаг фактически никаких не покупалось.

М.К. Коровко занялся биржевой спекуляцией, будучи еще студентом Технологического института, и продолжал играть, пока не окончил обучение. Одновременно он учился еще и в сельскохозяйственном институте, получив две степени: инженера-технолога и ученого агронома. Выиграв на акциях Московско-Казанской железной дороги 240000 руб., Коровко предпринял целый ряд изысканий на Кавказе, Урале и в Сибири, сделал много заявок на золотые, нефтяные и соляные прииски.

«Банкирский дом А.П. Кропотов и К°» представлял собой товарищество на вере. Открыт он был в 1912 г. в доме № 12 на Театральной площади, но вскоре перенесен в дом № 39–96, угол Большого и Каменоостровского пр. Петроградской стороны⁷⁴. Участниками товарищества являлись А.П. Кропотов в качестве полного товарища и М.А. Сергеев в качестве вкладчика. Складочный капитал товарищества составлял 10000 руб., внесенных обоими поровну. Последовавшие один за другим крахи банкирских домов Толстопятова, Коровко, Киреева и Петровского и др. стали поводом для назначения Кредитной канцелярией ревизии банкирского дома Кропотова. Проверка была поручена Г.Г. Вороновичу. До ее окончания министр финансов В.Н. Коковцов запретил банкирскому дому открытие кредитов под обеспечение под каким бы видом эта операция ни производилась. Кропотову также было указано на необходимость изменить объявления, печатаемые им как в газетах, так и на раздаваемых и рассылаемых рекламных листках. Относилось это и к надписям на вывесках и на окнах банкирского дома⁷⁵.

По результатам проверки деятельность банкирского дома Кропотова 15 ноября 1912 г. была запрещена. Однако после ликвидации Кропотов и его новый компаньон, петербургский ремесленник Ф.А. Турчанинов, банкирских операций не прекратили. Весной 1913 г. они поменяли название и адрес, не известив градоначальника и Министерство финансов. Новый банкирский дом назывался «Александр Петрович Кропотов» и располагался в маленькой конторе в Толмазовом пер., 7. При помощи публикаций в прессе он продолжал незаконную продажу «промесс». Банкирская контора Кропотова публиковала следующее объявление: «Играйте на бирже! Групповая спекуляция! Пай 10 руб. Всякому доступно спекулировать». Легальность своей банкирской и фондовой деятельности на бирже Кропотов объяснил тем, что имеет промысловое свидетельство 1-го разряда, выданное ему Казенной управой 31 января 1913 г.⁷⁶

Попались компаньоны на продаже выигрышных билетов в рассрочку, реализовав билет, на который выпал выигрыш в 200000 руб. Когда в контору Кропотова явился счастливый обладатель выигрышного билета, то ему вместо причитавшейся доли выигрыша предложили обратно 10-рублевый взнос. Тот обратился в полицию. По распоряжению судебно-следственных властей 7 января 1914 г. бывший владелец прогоревшей банкирской конторы Кропотов был арестован⁷⁷.

Товарищество на вере «Банкирский дом А.И. Зейдман и К°», основанное 29 октября 1910 г., просуществовало чуть более трех лет. Учредитель банкирского дома Зейдман заключил договор с некоторыми подписчиками журнала «Биржевой ежемесячник»⁷⁸. Пристав 1 участка Казанской части сообщал, что купец Лифлянской губернии, Венденского уезда, Ново-Раненбургского округа А.И. Зейдман, 39 лет, проживает в доме 12 на Мойке с 14 октября 1910 г., поведения одобрительного, обладает капиталом 40000 руб., женат, имеет двух малолетних детей.

В первом заявлении об открытии банкирского дома Зейдман указал название «Биржевой банкирский дом А.И. Зейдман и К°», а затем был вынужден согласиться с замечанием Кредитной канцелярии и изменить название на «Банкирский дом А.И. Зейдман и К°». Одновременно был увеличен складочный капитал с 50000 до 160000 руб. Среди объявленных операций были указаны прием вкладов на срок и до востребования, открытие простых и условных текущих счетов, выкуп процентных и дивидендных бумаг из кредитных учреждений, выдача ссуды под все биржевые ценности, торговые счета «on call», продажа выигрышных билетов всех 3-х займов, страхование их от тиражей погашения, покупка и продажа процентных и дивидендных бумаг как за свой счет, так и по поручению третьих лиц, прием на хранение и управление ценные бумаги, размен купонов и учет векселей⁷⁹.

Зейдман прежде чем открыть свое банковское дело около года служил в конторе «Захария Жданова», откуда был уволен по просьбе сослуживцев, подавших коллективное заявление владельцу банка. Уяснив деятельность этой банкирской конторы, Зейдман решил заняться травлей своего бывшего хозяина. В июньском номере за 1910 г. «Биржевого ежемесячника», издаваемого Зейдманом, была напечатана переписка некого недовольного онколиста с банкирским домом Жданова⁸⁰. Она представляла собой явный выпад против самого З.П. Жданова. До публикации шантажной переписки Зейдман отправил все письма Жданову для «исправления» или «возражения». Об этом он сам «с наивным цинизмом» уведомил читателей, умолчав лишь о содержании своей сопроводительной записки. Жданов, конечно, вернул все обратно без исправлений и без «приложения» откупных за непубликацию. Поэтому она стала достоянием гласности⁸¹.

Контора банкирского дома вместе с редакцией журналов «Биржевой ежемесячник» и «Биржа», издаваемые А.И. Зейдманом, находились в Петербурге сначала на Сергиевской ул., 57, затем на Мойке, 12, а с января 1913 г. переехали в новое помещение на Невском пр., 21.

27 мая 1914 г. в 12 часов дня состоялось собрание пайщиков банкирского дома «А.И. Зейдман и К°», на котором присутствовало 103 человека с1388 голосами. Собрание затянулось до 20 часов и прошло весьма бурно. Появление Зейдмана было встречено свистом и шиканьем. Некоторые из пайщиков требовали немедленно придать Зейдмана суду. Против этого, однако, высказалось большинство присутствовавших. «Отстранить от участия в товариществе А.И. Зейдмана, не предъявляя к нему никаких обвинений». Это резолюция была принята 97 голосами против 6. Долг банкирского дома составил 2365000 руб., при активе менее 200000 руб.⁸²

Дела банкирского дома «А.И. Зейдман и Кº» пошатнулись, а затем пришли в расстройство в результате неудачных биржевых махинаций акциями нефтепромышленного общества «Кавказ». Истории этого банкирского дома легла в основу романа Вас.И. Немировича-Данченко «Банкирский дом (нравы нашей буржуазии)», изданного в 1919 г.⁸³

Общее собрание пайщиков избрало администратором А.Ф. Филиппова. Некоторые банки, имеющие отношения с Филипповым внесли в кассу банкирского дома 26000 руб. для уплаты кредиторам. Вторым администратором был избран И.О. Шатиль, внесший в распоряжение банкирского дома 100000 руб. Вечером того же дня состоялось собрание кредиторов, которые после обсуждения, согласились с решением вынесенным собранием пайщиков. А.И. Зейдман, обозначив своим правопреемником А.Ф. Филиппова как полного товарища и передав ему все дела, вышел из товарищества и никакого участия ни в нем, ни в его управлении не принимал, не состоял более ни редактором, ни издателем журналов «Биржа» и «Биржевого ежемесячника». Превращение Филиппова в банкира дало повод для разных нелестных сравнений его нового положения. Писали о том, что он «попал как кур во щи» в «банкирское дело». Сообщали, что Филиппов вел переговоры с Г.Е. Распутиным, который «не прочь был вступить крупным пайщиком».

Подводя итоги всему сказанному, можно утверждать, что почти все петербургские банкирские заведения, как и большинство частных коммерческих банков Петербурга, к концу XIX – началу ХХ в. были тесно связаны с фондовой биржей, являясь по сути биржевыми или спекулятивными. Основной деятельностью банкирских домов, контор и меняльных лавок были операции с ценными бумагами. Их биржевые сделки значительно превышали все остальные банкирские операции. Многие банкирские дома, конторы и меняльные лавки Петербурга учреждались исключительно ради финансовых комбинаций на фондовом рынке. Причиной большинства банкротств была биржевая игра и спекуляция.

Крахи банкирских заведений становятся достаточно частым явлением в начале ХХ в. Они сопровождались разорением массы обманутых «маленьких людей», охотно доверяющих частным банкирам свои сбережения. Приманкой, на которую ловилась клиентура, служил, как высокий процент, предлагаемый банкирскими заведениями, так и простота обстановки и отсутствие формальностей при совершении операций.

Некоторые банкирские конторы вполне могут быть названы «банками в миниатюре». Ими производились те же операции, что и в банках и нередко, в не меньших размерах. При этом следует отметить, что деятельность большинства банкирских заведений в Петербурге особенно не отличалась от практики зарубежных аналогичных учреждений и развивалась в том же направлении.