На главную страницу проекта

П.В. Лизунов*

Петербургская фондовая биржа и коммерческие банки
в России, 1864-1914 гг.**


Учреждение акционерных коммерческих банков, создание новых промышленных предприятий, строительство железных дорог требовали вложения громадных капиталов. Значительная их часть нашлась внутри страны и была мобилизована через Петербургскую биржу.

Биржевому ажиотажу предшествовал успешный ход дел большинства русских предприятий. Особенно высоко поднялись цены акций железнодорожных обществ. Акции Московско-Рязанской дороги в 1867 г. принесли дивиденд в 12 р., в 1868 г. — 17 р., а в 1869 г. ожидался дивиденд в 25 р. [1] Высоко котировались акции Рязанско-Козловской дороги и Главного общества российских железных дорог. Публика стала скупать эти бумаги в огромных количествах, что способствовало еще большему росту их цен.

Страсти разгорелись после подписки на акции Козловско-Тамбовской и Рыбинской железных дорог. Е. И. Ламанский вспоминал: «Дух спекуляции охватил… всю Россию … в 1868—1869 годах Петербург, Москва, Одесса, одним словом, все главные города увлеклись биржевой игрой до нездоровых размеров… Весь народ, даже неграмотный, усвоил себе понятие о процентных бумагах, свободно обращающихся на биржах, о разных акциях, облигациях и т. д.». [2] Государственный банк и Петербургское Общество взаимного кредита понизили ссудный процент до пяти и значительно расширили кредитные операции. Общество взаимного кредита довело размер ссуд под некоторые ценные бумаги до 90% их биржевой стоимости. Когда биржевая игра стала захватывать широкие слои публики, Общество взаимного кредита объявило о том, что уплата долга банку может быть отсрочена на шесть месяцев, а потом должник может, если пожелает, воспользоваться и второй отсрочкой на такой же срок. Таким образом, можно было надеяться на 18-месячный кредит, что подстегивало биржевую горячку.

Как только в конце 1868 г. биржевая игра с ценными бумагами приняла значительные размеры, в Петербурге образовалась неофициальная фондовая биржа в ресторане гостиницы «Демут» на Мойке, недалеко от Невского проспекта. Эта «негласная» или «малая биржа» возникла по инициативе 104 солидных петербургских биржевиков и банкиров, преследовавших первоначально цель установить правильный курс ценных бумаг в частных совещаниях до открытия официальной биржи. Однако постепенно гостиница «Демут» стала местом самой азартной спекуляции. «Здесь среди присяжных и неприсяжных маклеров или „зайцев“ толпились военные, члены судебного ведомства, адвокаты; здесь… были владыками агенты разных высокопоставленных лиц, и в числе их какой-то изумительной смелости и ловкости повар, один из корифеев Демутовской биржи», — писал директор Московского Купеческого банка профессор И. К. Бабст. [3]

Бывший в то время еще простым репортером А. С. Суворин с присущей ему живостью так описал собрания в «Демутовом трактире»: «Подобно тому, как во времена Д. Ло… на Вандомской площади (в Париже. — Авт.) собирались самые низкие негодяи и самые высокие господа — в Демутовом отеле собирались представители разных общественных слоев и положений: маклеры, банкиры, генералы, чиновники. Они собирались утром от 11/2 до 21/2 часов и за бокалами шампанского гнали вверх бумаги без всякого разбора. Сделки совершали между собой члены отеля большей частью на срок и притом безденежно, без всякого залога. Покупатель не платил деньги за покупаемую бумагу, а продавец не продавал покупателю бумаги… Установив цены, члены отеля отправлялись на биржу и поднимали или опускали там бумаги, как хотели». [4]

Участники утренних собраний у «Демута» устанавливали выгодные для них цены, выдавая друг другу запродажные записки, которые затем предъявлялись на официальной бирже уже как состоявшиеся сделки и вносились в котировку. Атмосфера азарта перекинулась и на официальную биржу.

В марте 1869 г. произошло падение курсов ценных бумаг. Впрочем, мартовский биржевой кризис продолжался недолго. В начале апреля цены на бирже вновь поползли вверх. Многие учредители акционерных обществ, пользуясь ажиотажным спросом, стали выпускать акции не по номинальной цене и без открытой подписки, а сразу с премией и по частям через маклеров и банкирские конторы. Первыми использовали этот прием в разгар биржевых страстей концессионеры Либавской железной дороги. Акции этой дороги при номинальной цене 100 р. были выпущены через комиссионеров прямо с премией в 30 р., а вскоре, после успешной реализации первой партии, премия была повышена до 50 р. [5] Этому примеру последовали учредители петербургских Учетно-Ссудного и Международного коммерческого банков, которые выпустили свои акции с огромной премией, составлявшей до 25% на полную стоимость акции и от 100 до 150% на первый взнос. При подписке на акции Петербургского Международного коммерческого банка в июле 1869 г. на капитал в 1,2 млн р. в течение трех дней поступило требований на сумму свыше 350 млн р. Подобным образом проходили подписки на акции Товарищества для заклада движимых имуществ, Иваново-Кинешемской железной дороги и другие.

Возглавлял «Демутову биржу» 25-летний Альфред Бетлинг, биржевой маклер, «главный воротила акций Рыбинско-Бологовской железной дороги», доставшихся ему от отца, профессионального биржевика, отошедшего от дел. Имея 1,5 млн р. только на текущем счету, молодой Бетлинг, не задумываясь, использовал эти деньги в спекулятивных сделках.

В июле 1869 г. игра на бирже достигла своего зенита. Многим из спекулировавших на бирже давно бы уже пришлось понести серьезные убытки, если бы не помощь Петербургского общества взаимного кредита и других банкирских заведений. Только с 1 июня по 1 июля из касс Общества взаимного кредита было выдано 9 млн р. в ссуды под различные бумаги, в течение июля было выдано еще 9 млн р. За билеты I и II внутренних займов, застрахованных от тиража погашения, Общество взаимного кредита выдавало в апреле в ссуду по 150 р. вместо 120 р., выдаваемых ранее.

Видную роль на бирже в это время стали играть член правления Петербургского общества взаимного кредита, кассир А. И. Касаткин и его друг, сменивший его в этой должности, Ф. Д. Бритнев. По словам учредителя общества Е. И. Ламанского, оба принимали участие в разных биржевых спекуляциях и добились на этом поприще блистательных успехов. Бритнев и Касаткин записывали в члены общества, устраивали дела влиятельных лиц, советовали приобретать те или иные бумаги, оказывали помощь при получении ссуд. Они даже имели близкие отношения с управляющим контролем касс Министерства императорского двора бароном К. К. Кистером, производя для него крупные операции по покупке и продаже ценных бумаг. Не без помощи Бритнева и Касаткина основными клиентами общества постепенно сделались биржевые маклеры и спекулянты, которые закладывали разные бумаги для игры на бирже. Бритнев, пользуясь полным доверием членов правления, стал почти единственным хозяином кассы Общества взаимного кредита, производя довольно значительные операции за свой счет на имена разных клиентов банка, дававших ему полномочия делать займы и другие обороты под своим именем. [6]

Ажиотаж на Петербургской бирже продолжался до конца августа 1869 г. Между тем в Петербургском Частном коммерческом банке разразился скандал. Пошли слухи, что директору банка Е. Е. Брандту «пришло в голову поспекулировать за свой счет деньгами банка» и нажил он таким образом в течение нескольких месяцев более 200 тыс. р. на акциях Балтийской железной дороги, выпущенных Частным банком. Хотя в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось опровержение этой «гнусной клеветы», но, как бы то ни было, история эта повредила репутации Е. Е. Брандта. [7]

20 августа 1869 г. на бирже стало известно распоряжение Общества взаимного кредита о повышении дисконта по ссудам под залог ценных бумаг с 5 до 6% и о прекращении ссуд под залог сроком на шесть месяцев. Мера неожиданная, заставшая биржу врасплох, в самый разгар августовской ликвидации, когда требовались деньги для покрытия сделок. Но в кассе общества больше не оставалось свободных денег. В Государственном банке, служившем постоянным источником для пополнения кассы Общества взаимного кредита, также не оказалось свободных капиталов. Поэтому Общество было вынуждено пойти на ограничительные меры. Вслед за ним повысил свой ссудный процент до 8% Государственный банк, что способствовало еще более сильному понижению курсов ценных бумаг на бирже. Их примеру последовали остальные петербургские банки и банкирские конторы.

Едва прошел слух, что прекращается выдача ссуд, мгновенно приостановились все обороты с ценными бумагами. «Демутова биржа», чтобы спастись от полного краха, стала играть на понижение. 1 сентября прошел очередной тираж погашения внутреннего 5%-ного займа. На следующий день цены на выигрышные билеты разом упали на несколько рублей, увлекая за собой и другие бумаги. 4 сентября на бирже разразилась паника. На все ценности вдруг исчезли покупатели. Публика, потеряв голову, бросилась продавать все свои бумаги, отдавая их за бесценок. Если в марте биржевики и публика отделались легким испугом, то теперь многие из них понесли более серьезные убытки. Некоторые потеряли все свое состояние.

В начале сентября под председательством управляющего Министерством финансов С. А. Грейга состоялось заседание комиссии, на котором речь шла о последствиях биржевого кризиса. Комиссия пришла к выводу, что дальнейшее ограничение выдачи ссуд под проценты может привести к еще более серьезным последствиям, которыми в результате «воспользуются заграничные банкиры, купив упавшие в цене наши процентные бумаги по дешевым ценам, продадут их нам же через год или два, когда цены вновь поднимутся, как это уже и бывало…». Комиссия Грейга рекомендовала продолжить выдачу ссуд из Государственного банка и Общества взаимного кредита. На следующий день после начала паники, 5 сентября, из касс общества было выдано ссуд под ценные бумаги на 700 тыс. р., а 6 сентября еще на 600 тыс. р. [8] По-видимому, эти суммы были сняты с текущего счета Общества взаимного кредита либо переданы из Государственного банка.

Широко выдавая ссуды под все процентные бумаги, акции и даже неоплаченные свидетельства на будущие акции, Общество взаимного кредита стимулировало рост биржевых цен, а «внезапным повышением своих процентов в течение 10 дней с 5 до 7% и прекращением дальнейшего производства ссуд, оно немедленно вызвало обратное понижение…». [9] Другой причиной, имевшей влияние на повышение, а затем быстрое падение ценных бумаг, явилась игра «Демутовой биржи», в которой, как отмечали «Санкт-Петербургские ведомости», «заключается корень самой азартной биржевой игры». [10]

Еще одной причиной биржевого потрясения в России стала европейская спекуляция русскими ценностями. [11] Между тем обозначился отток золота в Америку, где на него повысился спрос. Европейские банки подняли учетный процент и стали избавляться от некоторых ценных бумаг. Немаловажная причина биржевого кризиса заключалась и в том, что во второй половине 1869 г. скопившиеся ранее свободные капиталы разошлись на строительство новых железных дорог, на новые предприятия (Международный коммерческий банк, Учетный и ссудный банк, Товарищество для заклада движимых имуществ и другие). Сократился экспорт хлеба, увеличился ввоз в Россию вагонов, паровозов, рельсов и других железнодорожных материалов. Биржевой кризис 1869 г. в России стал своего рода знаком совершеннолетия биржи. [12]

Оживление на бирже в Петербурге, закончившееся в сентябре 1869 г. паникой, постепенно стало возобновляться в начале 1870 г. Цены почти на все ценные бумаги несколько окрепли. «Побитые на поле спекуляции займами и железнодорожными акциями, — писал И. К. Бабст, — проведенные как нельзя лучше за нос ловкими берлинцами, спустившими по дорогой цене вовремя наши же фонды и купившие их потом с уступкой до 30 и более процентов, ощипанные, унылые наши биржевые деятели должны же были искать себе новых занятий и новое дело». [13] Многие члены «Демутовой биржи»в течение трех последних месяцев 1869 г. записались в один из петербургских бильярдных клубов. В биржевые дни с 15 до 16.30 часов, после официальной биржи, они собирались в залах своего клуба для переговоров о назначении цен на бумаги. [14] Удобным материалом для спекуляции в 1870—1871 гг. стали акции частных коммерческих банков.

Министерство финансов было завалено ходатайствами об открытии новых кредитных учреждений. В представлении в Государственный совет проектов уставов Московского Торгового банка и Московского Промышленного банка министр финансов М. Х. Рейтерн указывал на желание учредителей «выиграть на новых акциях премию, которая обеспечена им высоким курсом акций существующих банков». В таком положении находились Петербург, Москва и другие крупные центры. Понимая опасность усиленной конкуренции банков, которая может побудить их погрязнуть в спекуляции, министр финансов в конце 1871 г. испросил через Государственный совет полномочие временно приостановить образование новых банков. [15]

Франко-прусская война 1870—1871 гг. повлияла на состояние фондовых бирж Европы. Еще до начала военных действий упали в цене билеты российских лотерейных займов в Берлине. Одновременно понизились цены и на Петербургской бирже. После объявления войны 19 июля 1870 г. по всем европейским биржам прокатилась волна паники. Петербургское биржевое купечество, еще не оправившееся после прошлогоднего кризиса, волновал вопрос: не нарушит ли Россия свой нейтралитет?

Поражение французов при Седане и пленение Наполеона III успокоили было Петербургскую биржу. Но объявление во Франции республики вновь привело к падению бумаг. В ноябре неожиданно произошло резкое оживление. Пресса сообщала: «Под чьим-то ловким влиянием… и управлением выигрышные займы, акции Главного общества и многие другие росли непомерно… при каждом новом повышении на 1/4 и 1/2% трусливые бланкисты (спекулянты без обеспечения. — Авт.) начинали покрываться, то есть покупать по дорогой цене то, что только что продали по более дешевой цене, порождали затем новых бланкистов… и таким образом из огня да в полымя вогнали сравнительно высокие цены». [16] Все играли на повышение, которое явно было вызвано слухами о близком перемирии.

Петербургские биржевики ждали скорейшего окончания франко-прусской войны, за которым предсказывали финансовое благополучие. Но после подписания перемирия Петербургская биржа впала в состояние «оцепенения». Лишь в конце 1874 г. снова появилась надежда на экономическое улучшение: «После пяти лет скорбей и печали, — отмечалось в „Санкт-Петербургских ведомостях“, — биржа вновь встретила новый 1875 г. бойко и весело». [17] Многим банкам и биржевикам удалось реализовать, наконец, «всякую акционерную заваль, валявшуюся в портфеле с 1869 г.». Ожила и негласная «малая биржа», собиравшаяся теперь в ресторане Вольфа на Невском проспекте.

Биржевой ажиотаж последних месяцев 1874 г. и начала 1875 г. заставил многих горячих игроков забыть уроки 1869 г. Спекулянты опять набросились на билеты выигрышных займов и на некоторые банковские акции. В пятницу 3 октября 1874 г. несколько петербургских биржевиков получили из Москвы секретное сообщение о кризисе в одном из влиятельных московских частных банков. Зная, что московские биржевики «сильно спекулировали» в последнее время на билетах выигрышных займов и акциях Рыбинско-Бологовской железной дороги, петербуржцы стали продавать эти бумаги. В понедельник 6 октября распространился слух, что Московский Коммерческий ссудный банк потерял 1 млн р. на банкротстве известного немецкого железнодорожного короля Бетеля Генри Струссберга, который поставлял паровозы и подвижной состав для российских железных дорог. Называли даже сумму в 16 млн р. [18] В среду 8 октября секрет перестал быть секретом: все газеты опубликовали сообщение о катастрофе, постигшей Московский Коммерческий ссудный банк. Оказалось, что банк состоял со Струссбергом в деловых связях и потерял на операциях с ним не 1 млн, а целых 8,1 млн р. Человек, который прежде мог похвастаться тем, что зарабатывает в месяц более 1 млн талеров, был арестован в конце 1875 г. в Петербурге из-за опротестованного векселя на сумму около 2 млн талеров. [19]

В четверг «злополучной недели», во время биржевого собрания, «весь спекулирующий люд смотрел угрюмо и старался реализовать, что мог, не торгуясь: только бы взяли». [20] Правительство было крайне озабочено биржевой паникой, и все директора частных коммерческих банков были приглашены к управляющему Государственным банком Е. И. Ламанскому. Стали известны детали разговора Ламанского с директорами банков, ко­торые пообещали, что заложенные у них ценные бумаги продаваться не будут и новых требований дополнительных обеспечений пока можно не ожидать. [21] Тем не менее Государственный банк принял меры предосторожности, увеличив учетный и ссудный процент до 6—7. Частные коммерческие учреждения также повысили свои проценты до 7, 8 и даже до 9, а при этом банки существенно сократили свои учетные и ссудные операции. [22]

Поняв, что происшествие с Московским Коммерческим ссудным банком не имеет прямого отношения ни к внутренним займам, ни к рыбинским акциям, биржевая «публика» снова стала наводнять банкирские конторы и давать приказы на покупку подешевевших бумаг.

Неустойчивое положение на фондовом рынке привело к тому, что с конца 1875 г. большинство заграничных финансовых центров потеряли всякий интерес к русским биржевым ценностям. Вследствие недоверия к русскому государственному кредиту, прочности и солидности частных предприятий, усилился процесс пересылки из-за границы русских бумаг для сбыта по возможности на Петербургской бирже.

К внешним причинам добавились и внутренние. Банковские учреждения приступили к сокращению кредита. Дисконт Государственного банка достиг высокого, а в частных банках весьма высокого размера. Все это привело к крайней напряженности на фондовом рынке. Постепенное понижение цен ускорилось из-за поступления на рынок бумаг, владельцы которых не сумели путем залога и перезалога в банках найти новый кредит. К тому же понижение курсов обусловливалось предполагаемой малодоходностью ценных бумаг. Увеличение предложений вследствие общего падения цен неминуемо порождало новое падение, сопровождавшееся со стороны банков новыми требованиями о дополнительных обеспечениях или доплатах.

Созванное 1 октября 1876 г. собрание гласных выразило общее мнение петербургского биржевого купечества: «Неблагоприятные явления… общего положения дел на Санкт-Петербургской бирже относятся к двум главным направлениям нашей биржевой деятельности, из которой первая касается внешней товарной торговли, а вторая касается деятельности биржи по фондовому и денежному рынкам и по международным финансовым сношениям». [23] Гласные биржи отмечали, что в течение 1875—1876 гг. резко возросло недоверие некоторых заграничных финансовых центров «к прочности русского земельного кредита и солидности частных банковских и кредитных учреждений, внутреннего коммерческого и промышленного кредита». [24] Обращалось внимание на усиливавшийся по мере осложнения политических дел по восточному вопросу скептицизм, который выражался в постепенном понижении на европейских рынках цен сначала русских промышленных, а затем и процентных бумаг, гарантированных правительством, и пересылке их для сбыта на российские биржи. Понижение цен было неизбежным из-за увеличившегося поступления на фондовый рынок ценных бумаг.

Немаловажной причиной общего ухудшения, по мнению гласных, явилось увеличение в последнее время на бирже лиц, «не имеющих достаточной деловой опытности, надлежащей выдержки и капиталов, так называемого подполья фондового рынка». Именно в этой среде, по мнению гласных, «и разыгрывается в период понижения в полной мере та печальная драма… — обязательная при понижении доплата по залогам заставляет этих деятелей прибегать к форсированным продажам и тем вызывать новое понижение, затем новую доплату, новую продажу и новое понижение». [25] Эта участь в меньшей степени коснулась биржевых купцов 1-й гильдии. Среди них число разорившихся за 9 месяцев 1876 г. не превышало пяти человек, что признавалось «общей нормальной цифрой по этого рода случаям». [26] К числу причин, также имевших неблагоприятное воздействие на положение фондового рынка, относилась деятельность некоторых органов иностранной и отечественной прессы. [27]

В целом же, гласные находили, что «несмотря на весьма значительный размер настоящего кризиса, общее положение на Петербургской бирже следует считать сравнительно удовлетворительным». Поэтому петербургское биржевое купечество, как отмечалось в заключение, «несмотря на всю тягость настоящего положения дел, не признает необходимым прибегать к правительству с ходатайством об осуществлении каких-либо экстренных мер… и предпочитает предоставить дела их естественному течению, в надежде достигнуть этим, хотя медленным, но верным путем улучшения…». [28]

Тем не менее потрясения и разочарования, связанные с биржей, способствовали значительному сокращению операций с ценными бумагами на фондовом рынке. Большинство биржевого купечества предпочло употребить оставшиеся капиталы на менее рискованные операции с хлебом на товарной бирже, сулившие верный и стабильный доход. В крайнем случае предпочитали помещать свои капиталы в более прочные ценности: ренту, закладные листы, банковские акции.

Редкое оживление, случавшееся на бирже, было связано с поступающими из-за границы приказами на русские ценности. Кончались заграничные приказы — кончалось и оживление. Постоянные сделки на 5%-ные банковские билеты, 4%-ные металлические билеты, выкупные свидетельства и 5,5%-ную ренту почти на три четверти приобретались разными правительственными и благотворительными учреждениями, а также некоторыми акционерными обществами, обязанными по уставам иметь часть своего капитала в государственных бумагах. [29]

Широкая публика пресытилась биржевой игрой. Она была напугана многочисленными банкротствами и наученная горьким опытом последних лет, перестала прельщаться возможностью быстрого обогащения. Еще недавно излюбленной темой разговоров в обществе была тема о доходности той или иной ценной бумаги, теперь же больше говорили о потерях или разорении того или иного известного лица.

Петербургский коммерческий суд был переполнен делами о несостоятельных должниках и учреждении администраций по делам разных предприятий. Одно за другим появлялись на бирже объявления Петербургского коммерческого суда о банкротстве разных лиц, имевших отношение к биржевой игре и разорившихся во время биржевого краха. Даже организатор и предводитель «Демутовой биржи» А. А. Бетлинг не избежал этой участи. Биржевая игра подорвала его средства, и он оказался не в состоянии продолжать участвовать в строительстве Рыбинско-Бологовской железной дороги. Ему пришлось продать свои акции, и они резко упали в цене. Большими партиями их можно было купить даже ниже чем за 50%. По решению коммерческого суда Бетлинг был признан «несостоятельным должником несчастным», а его компаньоны — учредители Рыбинско-Бологовской железной дороги, братья М. Ю. и А. Ю. Левестам — «банкротами злосчастными». В 1871 г. объявлений о несостоятельности, вывешенных на бирже, было более 70, а в 1872 г. — около 130. [30] В 1873 г. Коммерческим судом были признаны несостоятельными должниками 66 человек, в 1874 г. — 46, а в 1875 — 35 человек. [31]

В декабре 1876 г. в Петербурге обанкротились две известные банкирские конторы — Баймакова и Лури. Несостоятельность «Товарищества на вере Ф. П. Баймаков и Ко» нашла широкий отклик в прессе и обществе. Так, в «Биржевых ведомостях» сообщалось, что главная причина банкротства состояла «в падении курсов на процентные бумаги, которых контора имела на значительные суммы». [32] Особое предпочтение владелец банкирской конторы отдавал акциям Рыбинско-Бологовской железной дороги. Он скупал их в большом количестве как самые солидные и доходные из всех российских ценных бумаг.

По поводу банкротства банкирского дома Баймакова даже Ф. М. Достоевский сочинил стихотворный набросок:

Крах конторы Баймакова,

Баймакова и Лури,

В лад созрели оба кова,

Два банкрутства — будет три!

Будет три, и пять, и восемь,

Будет очень много крахов

И на лето, и под осень… [33]

В Москве со 2 по 25 октября 1876 г. проходил громкий процесс по делу о несостоятельности Московского Коммерческого ссудного банка. [34] На скамье подсудимых, кроме Струссберга, оказались также директор-распорядитель банка П. М. Полянский, члены правления Г. Я. Ладау, Н. М. Борисовский, К. И. Редер, Ф. М. Граббе и Б. А. Гивартовский. Струссбергу ставили в вину то, что он при помощи подкупа склонил руководство Московского Коммерческого банка предоставить ему ссуду в 7 млн р. под обеспечение ничего не стоивших бумаг. Струссберг, защищаясь против выдвинутых против него обвинений в подлогах и злоупотреблениях, ставших причиной краха Московского Коммерческого банка, публично заявил, что все банки в России делают то же самое и что он удивлен — почему их не привлекают к ответу. [35] На основании вердикта присяжных обвинение квалифицировало его вину как подстрекательство к растрате. Суд приговорил виновных к различным срокам лишения свободы. Струссберг был осужден к семилетнему заключению в долговой тюрьме. Все попытки его бывшего компаньона графа Генриха Лендорф-Штайнорта, предпринятые через Министерство иностранных дел, освободить заключенного раньше срока оказались тщетными. Лишь в 1882 г. Струссберг возвратился в Берлин разорившимся бедняком.

Московский Коммерческий ссудный банк был вынужден прекратить платежи и был объявлен несостоятельным. Это был первый крах акционерного банка в России. «Для успокоения тревожного состояния умов» Министерство финансов учредило специальную ликвидационную комиссию и погасило за счет казны сразу половину претензий к банку, исчислявшихся в 13,8 млн р. [36] Всего бывшим вкладчикам банка было возвращено 3/4 их средств.

Крупные неприятности переживало и Петербургское общество взаимного кредита. Стало известно, что Бритнев и Касаткин путем подлогов перенесли все свои потери на Общество. Совет общества, приступивший к проверке дел в кассе, обнаружил кроме подлогов и недостачи также и потери на бумагах, принадлежавших разным членам Взаимного кредита, которые были связаны с Бритневым и Касаткиным. Когда обнаружились все потери общества от подлогов и краж, совершенных служащими, совет поручил правлению возбудить уголовное преследование Бритнева и некоторых его при­верженцев. Касаткин еще накануне уехал за границу лечиться и вскоре умер в Каире. После его смерти обнаружилось, что он должен Обществу взаимного кредита под залог разных бумаг до 600 тыс. р. Все убытки, понесенные Обществом взаимного кредита во время погро­ма и последующего кризиса, удалось возместить только к 1885 г. [37]

На этом закончился первый биржевой ажиотаж и кризис в России. Министр финансов М. Х Рейтерн в записке, подготовленной в феврале 1877 г. для своего преемника С. А. Грейга и названной им «Финансовым духовным завещанием», так оценивал эти события: «Последнее десятилетие ознаменовано сильным и небывалым у нас развитием частной предприимчивости и, вместе с тем, биржевой деятельности, без которой в наше время немыслимо такое развитие. Возникло множество частных банков, строительных и других акционерных обществ и огромное число предприятий основанных на товариществе или устраиваемых усилиями частных лиц. Все это принесло обильные финансовые и экономические плоды: огромное возвышение доходов, возрастание торговли, увеличение цен на недвижимую собственность и проч. …Вместе с действительно полезными предприятиями, проходят многие или вовсе не нужные, или дурно рассчитанные и невыгодные». Все последствия, возникшие в результате биржевой спекуляции и приведшие к кризису, М. Х. Рейтерн считал «необходимым злом, очищающим как гроза воздух от вредных испарений и оставляющим только действительно солидные предприятия» . [38]

На Петербургской фондовой бирже после бурного спекулятивного увлечения 1869-го и 1875 г. воцарился полный застой в сделках с ценными бумагами. Эта ситуация продлилась почти 20 лет. В 90-х гг. на мировых рынках начался подъем. «Всюду после долгого застоя, — писала „Торгово-промышленная газета“, — пробуждались со свежей энергией производительные силы; Англия и с ней другие страны стряхнули последние следы крушения мировой фирмы «Беринг и Ко»; Соединенные Штаты покончили с перипетиями пересмотра своего таможенного устава; чувствовалось серьезное выступление покупателей на международном рынке; кожи, железо, чугун сразу пошли в гору; война между двумя крупными восточными державами прекратилась; открывались виды на займы, на заказы и, наконец, лился из заокеанских стран небывалый поток золота». [39]

Начавшийся промышленный подъем был связан с общим оживлением интереса денежных рынков к акциям. В России выкуп в казну ряда частных железных дорог и конверсии некоторых займов способствовали появлению свободных капиталов. Вместе с тем предприниматели усилили выпуск и размещение дивидендных ценностей на бирже. За 1895—1899 гг. было выдано 864 разрешения на организацию акционерных обществ и паевых товариществ с общей суммой капиталов в 1090 млн р., не считая разрешений на дополнительные выпуски акций уже действовавших предприятий. Динамика роста числа акционерных обществ и их капиталов была следующей (табл. 7):

Таблица 7. Рост числа акционерных обществ

Год

Разрешено открытие компаний

С капиталом (в млн р.)

1894

63

54

1895

94

116,6

1896

131

197,3

1897

136

192,9

1898

176

229,8

1899

327

358,4

Источник: Брандт Б. Ф. Торгово-промышленный кризис в России. СПб., 1904. Т. 2. С. 25.

Публика охотно покупала дивидендные бумаги (акции) в надежде на скорый доход от новых предприятий. Однако далеко не все разрешенные акционерные общества существовали в действительности. Под видом акционерных компаний нередко создавались «дутые» предприятия. Иногда учредители после размещения акций на бирже и получения учредительской премии спешили сбыть собственные пакеты акций еще до начала работы предприятий.

С октября 1893 г. пошли вверх акции сначала частных коммерческих банков, а затем и промышленных обществ. Это не было обычным осенним оживлением, вызванным притоком капиталов в столицу и возвращением финансистов после летнего отдыха. Произошла полная перемена биржевого настроения. Дивидендные бумаги некоторых предприятий поднимались с лихорадочной быстротой, нередко без всякого основания. Под влиянием повышения цен на Петербургской бирже появились акции ранее не котировавшихся южных банков, которые даже коммерческих дел в Петербурге не имели. В конце 1894 г. пошли в ход ценности, не пользовавшиеся ранее спросом на бирже, например акции 2-го общества конно-железных дорог. Позднее финансовое ведомство так охарактеризовало этот период: «Повышательная кампания на русской бирже, являвшаяся в период 1894 г. и первых месяцев 1895 г. естественным следствием общего подъема нашей промышленности, особенно усилилась ко второй половине 1895 г., приняв уже характер чисто спекулятивной деятельности». [40]

Акции Русского для внешней торговли банка, котировавшиеся в январе 1894 г. по 327 р., достигли в августе 1895 г. 550 р. Акции Петербургского Международного коммерческого банка с 486 р. в январе 1894 г. поднялись до 770 р. в августе 1895 г. Акции Учетного и ссудного банка сделали за тот же период времени скачок с 466 до 960 р., а акции Волжско-Камского банка с 890 до 1400 р. Вслед за акциями банков стремительно выросли промышленные акции.

Акции вновь появившихся предприятий стали выпускаться с премиями. Чем больше была премия, с которой акция начинала котироваться на бирже, тем больше, с одной стороны, она внушала к себе доверие как акция доходная, а с другой — тем быстрее она обеспечивала верный доход учредителям от реализации акций на бирже сверх номинальной их стоимости. Премии доходили до 100, 200 и более процентов. [41] Таким образом, естественное стремление «публики» к помещению средств в промышленные ценности вновь переросло в горячку, напоминавшую конец 60-х гг. XIX в.

Известный экономист, профессор М. И. Туган-Барановский так описывал события тех лет: «Курсы всех бумаг делают огромный скачок кверху. Произошла полная перемена биржевого настроения. Биржевая спекуляция расправила крылья и смело устремилась вперед. 1895 г. был еще лучше предшествовавшего. Огромные состояния наживали биржевой игрой. Достаточно было пройти мимо здания Петербургской биржи, вокруг которой в начале 90-х гг. не замечалось никакого движения и площадь перед которой представляла собой подобие пустыни, и посмотреть на нескончаемый ряд экипажей, который теперь стоит у подъезда биржи в часы биржевых собраний, чтобы убедиться в происшедшей перемене… …некоторые модные рестораны гостеприимно открыли свои двери для биржевых игроков, для которых на официальной бирже не находилось места». [42]

Приведем еще одно описание этих событий, которое принадлежит биржевому репортеру А. Р. Кугелю. Он как бы изнутри отразил атмосферу того времени: «…все играли, и стар, и млад, и юноша в семнадцать лет, и старик с седой головой. Дамы в особенности, генералы — преимущественно. …После закрытия официальной биржи и установления котировки, начиналась неофициальная биржа, когда биржевые зайцы, мелкая и крупная „кулиса“, а иногда и банки подготавливались к завтрашнему биржевому собранию и скупали или продавали ценности, в соответствии с определившеюся тенденциею рынка или планами биржевых королей и магнатов. Собственно тут-то и была настоящая „игра“, которая на биржевых собраниях лишь реализовывалась. На биржу допускался не всякий, — здесь же мог покупать и продавать всяк, кто хотел. Местом этих биржевых, неофициальных и особенно популярных собраний был так называемый Милютинский ряд с прилегающей к нему частью Невского, усеянный небольшими банкирскими конторами. Место это прозывалось почему-то «американской биржей». От 3 до 6—7 вечера здесь толпились мелкие зайцы, кулисье, маклеры, игроки, выигравшие, проигравшие, чающие выиграть и потерявшие надежду воспрянуть». [43] Около биржи, банков и банкирских контор «появились совершенно дотоле неведомые лица: дамы, чиновники, генералы, офицеры, кабатчики, гробовщики, просто люди без определенных занятий». [44] Игроки побогаче, повиднее и почопорнее собирались в первоклассных банках; менее притязательные, помельче и порискованнее ютились в банкирских конторах; еще помельче у меняльных лавок. Вся эта разнородная толпа страждущих бегала по банкам, банкирским конторам и менялам начиная с раннего утра.

Многим казалось, что достаточно лишь просто купить какие-нибудь бумаги, а через некоторое время их продать и положить разницу в себе в карман. Первоначально подобные операции совершались в скромных размерах, но две-три удачные попытки придавали начинающим смелости и побуждали расширять сделки до максимума. Публику подогревали различные слухи о какой-нибудь крупной удаче, разговоры с фондовыми маклерами, «биржевыми зайцами», «разными дельцами, с многозначительной улыбкой изрекавшими лаконичные советы типа: „покупайте такие-то бумаги, только скорее“». [45]

Во главе спекулятивного движения стояли, как правило, две-три корпорации, в которые входили профессиональные биржевики и банкиры. Они приобретали акции сотнями и тысячами, а затем спускали их с рук. Нажив хорошие прибыли на одной бумаге, переходили к другой и делали ее предметом игры. При ограниченном числе крупных профессиональных биржевых деятелей в их среде легко могли возникнуть разного рода «синдикаты и консорциумы». Профессионалы, прекрасно зная шаткое положение мелкой спекуляции, периодически устраивали на нее нечто вроде облав, известных на биржевом языке под названиями «кровопускание», «очищение желудков» и т. д. Прежде всего, биржевики старались при помощи разных слухов, газетных уток и ложных котировок всучить публике как можно больше бумаг по значительно завышенным ценам. Затем, когда начинался процесс понижения, старались взять их обратно по более низким ценам. «Высекши публику», крупные игроки вновь устраивали повышение, а купленные по низким ценам бумаги продавали дорого. Кроме игры на повышение-понижение существовало еще несколько способов биржевых спекуляций, например продажа закладываемых ценных бумаг.

Но как бы ни были сильны группировки профессиональных биржевиков, как бы доверчива ни была публика, они не смогли бы оказать сильного влияния на развитие биржевой игры без содействия коммерческих банков. Те стимулировали спекуляцию, ссужая деньги публике в форме специального текущего счета под обеспечение ценных бумаг (on call). Кредитные учреждения имели право в любое время потребовать от своего клиента возвращения ссуды или увеличения обеспечения в слу­чае падения биржевой цены заложенных бумаг. В противном случае заложенные бумаги продавались за счет клиента. Почти вся биржевая торговля ценными бумагами совершалась при помощи онкольных операций. Почти никто не покупал промышленные ценности за наличный расчет. Как «публика», так и биржевая «кулиса» пользовались для этого онкольным кредитом в банкирских учреждениях, внося обеспечение в размере 25—30%. Помимо банков через маклеров заключали сделки лишь члены биржи; «публика» же совершала свои операции исключительно при посредничестве кредитных учреждений.

Благодаря онкольному кредиту денежные ресурсы игравших на бирже намного превосходили их наличные средства. Но еще больше онкольные ссуды были выгодны банкам, которые с каждым годом увеличивали эти операции. Так, с 1892 г. по 1894 г. во всех петербургских кредитных учреждениях, согласно отчетам «Вестника финансов», годовой оборот по учету векселей сократился на 7 млн р. Взамен этого оборот по текущим счетам под ценные бумаги возрос на 26 млн р. В 1894 г. всеми петербургскими банками было учтено векселей менее чем на 40 млн р., а выдано ссуд под онколь на 106 млн р. [46] Кредитные учреждения получали хорошую прибыль по онкольным ссудам, комиссионным, покупкам и продажам и т. д. Кроме того, банки, открывая онкольные кредиты, были заинтересованы не только в расширении этих операций, но и в повышении курса бумаг предприятий, реализацию которых они брали на себя. Кредитные учреждения и сами являлись крупными покупателями биржевых бумаг за свой счет.

Из регулярно публикуемых в «Вестнике финансов, торговли и промышленности» отчетов о состоянии счетов семи крупнейших петербургских коммерческих банков видно, что значительная часть (от 15 до 20%) их основных капиталов состояла из акций, облигаций, паев, закладных листов, приобретенных на фондовой бирже и оставшихся за банками из-за просрочки ссуд их клиентами.

Крупные частные банки открывали онкольный кредит только под те акции, которые были признаны ими солидными. Более мелкие кредитные учреждения относились к выдаче ссуд менее разборчиво, выдавая ссуды под все бумаги, лишь бы они котировались на бирже. Размер ссуды также зависел от характера кредитного учреждения, качества бумаги и состояния денежного рынка. Банки имели свои правила относительно онкольных счетов, причем минимальная сумма первоначального взноса могла колебаться от 2000 до 150 р. Современник писал: «Для того, чтобы открыть онкольный счет в мелкой банкирской конторе, достаточно было иметь рублей полтораста наличными. Обычно принимали бумаги в 75% котировочной стоимости. Следовательно, на 150 р. можно было иметь бумаг на 600 р.; онкольный счет открывался, начиная с 1000 р. и „по знакомству“ бумаги принимали только с 15%-ным обеспечением. Как же было не играть при столь льготных условиях?» [47] Крупные банки действовали более осторожно. Размер выдаваемых ими ссуд колебался от 50 до 75% биржевой цены бумаги. Гораздо менее требовательны были банкирские конторы и меняльные лавки. Там даже ссуда в 90% считалась вполне умеренной. Естественно, что огромное большинство желающих играть на бирже предпочитало иметь дело с ними, хотя они и взимали значительно более высокий процент. В случае резкого падения цен на бирже требовали «доплаты» или «экзекуционно» продавали заложенные бумаги, что называлось «высечь публику».

Таким образом, благодаря услугам кредитных учреждений публика получила возможность совершать сделки в крупных масштабах при незначительных собственных средствах. В большинстве случаев покупка и продажа биржевых ценностей производилась публикой при посредничестве тех банков, у которых они пользовались кредитом. Эта операция в свою очередь также являлась источником изрядного дохода для кредитных учреждений. Дело в том, что цена каждой бумаги даже в течение одной биржи подвергалась более или менее значительным колебаниям. И когда банкам поручалось купить или продать ту или иную бумагу по так называемой «биржевой цене», то выбор, в сущности, был предоставлен посреднику. Клиент не мог и требовать, чтобы банкир или посредник на бирже «угадал» наиболее выгодную цену. Поэтому на практике публике почти всегда приходилось приобретать бумаги по наивысшей котировке дня, а продавать по самой низкой. [48]

Часто случалось так, что все операции спекулирующей публики банки показывали только в расчетных книжках. На деле же операции вовсе не выполнялись. Если банкир знал, что цена на ту или иную бумагу искусственно завышена, то он исполнял приказ на покупку путем простой записи: «куплено за ваш счет столько-то», предпочитая купить бумаги при понижении их цены. [49] Хотя Особенная канцелярия по кредитной части предупреждала банкирские учреждения особым циркуляром, что она будет делать ревизии для проверки находящихся у них в залоге бумаг, подобного контроля фактически не существовало. По-прежнему банкирские конторы имели неограниченную возможность производить различные операции с бумагами, принадлежавшими их клиентам.

Биржевые хроники газет за август 1895 г. — время наивысшего расцвета спекуляции на Петербургской бирже — сообщали: «Мало оживления… по отношению к рентным бумагам … сделок почти никаких; так это наша биржа привыкла к подневным разницам в десятки рублей, что ей и в голову не идут какие-то восьмушечные разницы в ценах на рентные бумаги, и потому весьма удивительно, если не более, смотреть на тех, кто справляется об этих ценах. Вот на спекулятивном рынке зато происходит настоящая вакханалия и по временам стоит такой шум и гам, точно присутствуешь на легендарном сборище на Лысой горе; цены подымаются с головокружительной быстротой, но почему, на основании каких соображений, — этого никак не добьешься, да особенно никто этим не интересуется, благо цены все поднимаются и поднимаются». [50]

Кроме Петербурга и Москвы оживление наблюдалось на биржах Варшавы, Киева, Харькова и других крупных городов. В «малые биржи» превратились почти все банки с их провинциальными отделениями. Там в течение целого дня орудовали спекулянты, не имевшие доступа на официальную биржу. В отчетах биржевых хроникеров провинциальных газет также говорилось о ценах на бумаги, которые были «до биржи», «во время биржи» и «после биржи».

В августе 1895 г. биржевая игра достигла своего апогея. В начале сентября курсы всех акций стали резко понижаться, некоторые упали на 10—100%. Газеты запестрели примерно одинаковыми отчетами: «На фондовой бирже очень и очень тихо… спекуляция также притихла и нет уже в ней прежнего широкого, бесшабашного маха и только время от времени проявляется некоторое оживление, вскоре, впрочем, уступающее место унынию и вялости настроения». Дни 23 сентября и 4 октября 1895 г. стали «черными днями» на Петербургской бирже. «Новое время» отмечало: «Бранное поле представляло картину пол­ного поражения повышателей; цены понизились так сильно, что, очевидно, побоялись поместить действительный курс, и отметка по отношению к некоторым акциям рублей на 10 выше действительных цен обращения… уныние велико, а упований мало». [51]

Началом биржевого краха в Петербурге послужили события, произошедшие в Париже, где ранее поднятые до «несоразмерно высокой цены» брянские акции резко упали в цене. Стремительное и паническое падение вслед за брянскими других русских ценностей на Парижской бирже не могло не отразиться на биржах Петербурга и Москвы. Так, акции Брянского завода с 580 р. в августе 1895 г. упали в октябре до 410 р., в ноябре до 400 р.; акции Путиловского завода со 179 р. в августе опустились до 150 р. в сентябре и до 120 р. в октябре; мальцовские акции, показывавшие еще в июне высший курс 1150 р., опустились в октябре до 500 р., а в декабре до 450 р.

Такие же значительные понижения произошли и с акциями частных коммерческих банков. Акции Учетного и ссудного банка с 910 р. в августе упали до 754 р. в октябре и 740 р. в ноябре; акции Русского для внешней торговли банка понизились с 550 р. в августе до 468 р. в ноябре; акции Международного банка с 740 р. в августе упали до 654 р. в октябре и 635 р. в ноябре.

В рядах спекулирующей публики произошло смятение, затем началась паника. Банки, ввиду резко понизившейся стоимости заложенных ценностей, стали требовать дополнительных взносов по ссудам, выданным под залог ценных бумаг по онкольным счетам. Многие игравшие были не в состоянии внести эти дополнительные суммы, так как все их средства были поглощены спекуляцией. Банки произвели экзекуционные продажи заложенных бумаг, что привело к еще большему понижению курсов и разорению мелкой публики.

Паника, однако, продолжалась недолго. Промышленный подъем был в разгаре, а наступивший кризис был чисто биржевым и поэтому не мог долго продолжаться. Понесенные публикой потери оценивались в несколько десятков миллионов рублей. [52] Во всеподданнейшем докладе министра финансов о государственной росписи доходов и расходов на 1896 г. биржевое увеличение 1895 г. было признано «одним из первых в ряду отрицательных явлений русской экономической жизни». [53] Министерство финансов на страницах «Торгово-промышленной газеты» и «Вестника финансов» неоднократно предупреждало широкую публику «об опасности последствий увлечения биржей» и возможных потерях: «Здесь выигрывает всегда тот, на чьей стороне при больших средствах, позволяющих выдержать трудные минуты в ожидании поворота к лучшему, еще и практическая опытность, специальная подготовка, осведомленность о многих подробностях и данных торгово-промышленных предприятий и их конкурентов и особое, приобретенное навыком искусство комбинировать… Но вовлекаемой в игру публике, непричастной к торгово-промышленной деятельности, почти все эти условия выигрыша… недоступны, а потому вполне естественно, что ей достается в этой неравной игре роль жертвы, шансы же выигрыша все на стороне специалистов биржевой игры — опытных и сильных игроков, для которых игра составляет привычную сферу деятельности». [54]

Министерство финансов приняло меры против спекулянтов. В 1895 г. было сделано распоряжение, согласно которому бумаги частных торгово-промышленных предприятий допускались к котировке только с разрешения министра финансов. Кроме того, с целью ограничения спекуляции с бумагами, выпускаемыми в обращение, Министерство финансов ограничило допуск бумаг новых выпусков к котировке на бирже. Эти меры, по признанию Министерства финансов, «хотя и ослабили несколько ажиотаж, но полного успеха не имели, и повышательное движение всех без разбора ценностей продолжалось и дальше». [55] Директор Петербургского Международного банка А. Ю. Ротштейн отметил в январе 1895 г. в одном из писем: «…здесь сейчас проводится борьба со спекуляцией… К спекулянтам… склонны причислять каждого, кто имеет годовой доход больше 20 тыс. р.». [56]

Власти продолжали обвинять столичную биржу и ее постоянных посетителей во всех грехах:: «Санкт-Петербургской бирже принадлежит, несомненно, видная роль в развитии повышательной тенденции фондового рынка и затем в обратном движении цен. Многие лица, посещавшие биржу, исполнявшие на ней приказы публики, а равно спекулирующие за свой счет, неоднократно оказывали давление на рынок в ту или иную сторону, пользуясь для сего всякими экономическими и политическими событиями…» [57] Однако министр финансов С. Ю. Витте считал, что спекулятивное увлечение на Петербургской бирже еще «далеко не достигло… ни той напряженности, ни того распространения, каким отличались спекулятивные горячки минувшего года (1895) на западе Европы, тем не менее обычная развязка таких увлечений в виде потерь, а в отдельных случаях и разорений, оказалась особенно болезненной и производила угнетающее впечатление, как нечто неожиданное, не­нормальное и недопустимое…». [58]

Витте полагал, что нельзя «огульно осуждать спекуляцию», роль которой «в экономической деятельности бывает и положительная или полезная, и отрицательная или вредная, смотря по тому, совпадает ли спекуляция с условиями нормального хода торгово-промышленной деятельности… или же работает в обратном направлении, возбуждая… стремление добиваться выгоды исключительным ослаблением устойчивости рынка постоянными колебаниями цен, что… сообщает торгово-промышленному обороту характер игры и ажиотажа». [59] В первом случае спекуляция признавалась явлением не только безвредным, но даже совершенно необходимым для экономического преуспевания. Такая спекуляция способствует якобы приливу капиталов в предприятия, для которых они собираются при помощи выпуска ценных бумаг на фондовой бирже, а также более равномерному распределению ссудных капиталов, привлекая свободные средства в долгосрочные бумаги. Такую спекуляцию министр финансов называл «одним из важнейших положительных факторов торгово-промышленного оборота». [60] 

В ноябре 1894 г., когда повышательная тенденция достигла угрожающего размера, С. Ю. Витте представил императору доклад о необходимости пересмотреть законодательство. «Биржевые формы коммерческих сделок, — отмечал министр финансов, — получают в настоящее время все большее развитие, между тем как действующие о биржах узаконения, не подвергавшиеся изменениям со времени их издания, отличаются крайней неясностью и неполнотой…» [61] Для коренного пересмотра законов в этой сфере С. Ю. Витте предлагал образовать при Департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов особую комиссию под председательством члена совета министра финансов, видного теоретика в области финансового права профессора П. П. Цитовича. [62] 11 ноября 1894 г. последовало высочайшее соизволение учредить для разработки нового законопроекта о биржах и акционерных компаниях междуведомственную комиссию из представителей от министерств финансов, юстиции, внутренних дел и биржевых комитетов. [63]

Комиссия начала работу 25 октября 1895 г. Выступивший на первом ее заседании министр финансов сказал, что вопрос о биржах подвергался рассмотрению десятки раз, но безрезультатно: «И вот получилось такое ненормальное положение, что биржи у нас есть, обороты громадные, а устава нет или он не используется; все зависит от направления лиц, стоящих во главе биржевого управления, но и они стеснены в своей деятельности, не имея опоры в законе». Витте предлагал добиваться, чтобы биржевой устав был выработан и введен как можно скорее в действие, «несовершенный же устав может быть впоследствии развит и дополнен». [64] Особое внимание он обращал на фондовую деятельность бирж и главной задачей комиссии ставил упорядочение именно этой стороны биржевой торговли.

Межведомственная комиссия после всех дополнений и замечаний разработала «Устав биржевой». Он предназначался для всех бирж Российской империи и регламентировал все виды операций, как с фондами, так и с товарами. Во введении отмечалось: «Биржи суть установления торгово-промышленные… и общественные. Они состоят в ведении Министерства финансов, под непосредственным наблюдением Департамента торговли и мануфактур. По делам фондовым и курсовым биржи подчиняются указаниям Особенной канцелярии по кредитной части». [65] «Устав биржевой» предусматривал «для обсуждения и разрешения вопросов, представляющих интерес для всех или некоторых бирж, с разрешения или по предложению министра финансов» созыв съездов представителей бирж. [66]

Однако проект нового биржевого устава не удовлетворял министра финансов, и он не торопился давать ему ход. Это впоследствии объясняли трудностью введения единообразного устава из-за разнохарактерности фондовой и товарной торговли, а также неоднородности условий биржевой торговли в разных районах страны. [67] Сам Витте неоднократно заявлял, что его в основном интересует фондовая сторона проблемы. Как министр финансов, он стремился усилить свое влияние в сфере фондового рынка, тем более что его ведомству постоянно приходилось выступать в качестве заинтересованной стороны как при сделках с иностранной валютой, так и при введении в котировку государственных облигаций. Наконец, при проведении денежной реформы Витте нужна была послушная фондовая биржа, которая бы полностью зависела от Министерства финансов. [68] Недовольна была и «публика», которая требовала оградить ее от безнаказанной деятельности «организованной шайки биржевиков… сознательно вводящей в заблуждение публику дутыми балансами и слухами о предстоящих барышах…». [69]

Только через два года Министерство финансов вновь вернулось к рассмотрению общего биржевого устава. В ноябре 1897 г. при Департаменте торговли и мануфактур было созвано совещание для окончательного рассмотрения проекта «Устава биржевого». Председателем был назначен товарищ министра финансов В. И. Ковалевский. В работе совещания принимали участие сотрудники Министерства финансов, а также представители финансовых кругов Петербурга и Москвы. [70] Совещание на основе «Устава биржевого» выработало свой проект «Положения о биржах», который регламентировал только фондовую торговлю. Согласно новому проекту русские биржи должны были руководствоваться «Положением о биржах» и своими старыми уставами и правилами. [71]

Изменения, вносимые новым «Положением о биржах» в организацию фондовой торговли, были столь значительными, что те, кому оно было разослано, стали требовать пояснений. Петербургский биржевой комитет даже образовал внутреннюю комиссию «из лиц биржевого купечества… для рассмотрения проекта». [72] Поступающие в Министерство финансов отзывы носили чаще критический характер. В них отмечалось неудобство двойной подведомственности бирж Департаменту торговли и мануфактур и Особенной канцелярии по кредитной части, т. е. разным подразделениям Министерства финансов. [73] Отмечалось, что «если биржи суть установления общественные, то подобно городским, земским и другим общественным установлениям, им должна быть предоставлена известная доля самостоятельности…». По мнению Петербургского биржевого комитета, было достаточно «общего положения о биржах, как бы их общего устава и особых правил для каждой биржи». «Обязательные для бирж… отдельные уставы представлялись излишними». [74]

В отзыве Особенной канцелярии по кредитной части отмечалась односторонность проекта, «оставляющего в стороне вопрос об устройстве биржевой торговли товарами и представляющего собой лишь проект устава фондовой биржи», а также то, что проект «оторван от действительности и в этом его главный недостаток». Кредитная канцелярия усмотрела также, что «биржевым учреждениям предоставляется значительно больше свободы, чем это было поныне» и что «необходимо даже несколько усилить власть Министерства финансов». [75] Создалась необычная ситуация: «торгово-промышленный» Департамент торговли и мануфактур разрабатывает «Положения о биржах» исключительно для фондовой торговли, а Кредитная канцелярия критикует этот проект и беспокоится за товарную торговлю.

Проект «Положения о биржах» не устраивал и министра финансов, так как в ноябре 1899 г. С. Ю. Витте решил созвать под своим председательством новое совещание по вопросу о биржевой реформе, которое было назначено на 14 декабря, [76] а 4 декабря состоялось аналогичное «совещание для обсуждения основных начал проекта нового акционерного закона», где проект комиссии П. П. Цитовича был отвергнут. Официально в последующем это объяснялось тем, что многие положения проекта «вызывали серьезные возражения со стороны представителей биржевого и торгово-промышленного мира». [77] 14 декабря были отвергнуты также проекты «Устава биржевого» П. П. Цитовича и «Положения о биржах» В. И. Кова­левского. Решено было ограничиться проведением реформы лишь Петербургской биржи. Вскоре было объявлено о созыве нового особого совещания для пересмотра ее устава. [78] Но осуществление и этой задачи вызвало значительные затруднения, поскольку комиссии пришлось столкнуться с вопросом о соотношении интересов товарной и фондовой торговли. Да и новые события на бирже внушали опасения. Оправившиеся после осеннего кризиса 1895 г. курсы акций частных коммерческих банков Петербурга в начале следующего года начали вновь котироваться довольно высоко. Повысились и некоторые промышленные бумаги (акции Брянского, Русско-Балтийского вагоностроительного заводов и др.). Однако путиловские, сормовские, мальцовские, сергино-уфалейские и некоторые другие акции после пережитого осеннего понижения уже не смогли подняться до высот, достигнутых в повышательную кампанию 1894—1895 гг. Объектом игры на этот раз стали нефтяные ценности, с которыми повышательное движение приняло примерно такие же размеры, как с металлургическими и банковскими бумагами в 1894—1895 гг. Ведущими стали акции Каспийского нефтепромышленного и Бакинского Нефтяного обществ.

Вновь содействие росту биржевых ценностей стали оказывать коммерческие банки, выдавая ссуды под онколь и приобретая ценные бумаги для себя. Онкольные ссуды возросли еще больше и стали играть важную роль в операциях банков. Приведем данные о размерах онкольных ссуд пяти крупнейших петербургских банков с 1896 по 1901 г.

Таблица 8. Размер онкольных ссуд петербургских банков (в млн р.)

Банки

1896

1897

1898

1900

1901

Международный коммерческий банк

116,8

122,8

140,7

71,1

47,2

Учетный и ссудный банк

101,7

86,0

120,6

62,7

55,7

Русский для внешней торговли банк

81,7

108,1

140,6

91,2

87,0

Торгово-промышленный банк

42,8

29,7

54,3

32,7

39,9

Частный коммерческий банк

18,1

17,3

18,3

17,7

11,4

Источник: Брандт Б. Ф. Торгово-промышленный кризис в Западной Европе и России (1900—1901 гг.). Т. 2. СПб., 1902. С. 51.

Таблица 9. Промышленные бумаги в портфеле банков

Банки

Годы

Наличность ценных
бумаг (в тыс. р.)

В том числе промышленных бумаг (в тыс. р.)

Процентное отношение

Международный коммерческий банк

1896

1897

1898

12800

12147

17037

1993

2887

4338

234

237

255

Учетный и ссудный банк

1896

1897

1898

4475

4090

4228

799

710

1027

179

174

243

Русский для внешней торговли банк

1896

1897

1898

2916

3671

4860

670

587

843

230

160

173

Торгово-промышленный банк

1896

1897

1898

1125

1131

1160

352

553

618

314

490

533

Частный коммерческий банк

1896

1897

1898

1902

1957

1928

1339

1157

1201

704

593

622

Источник: Брандт Б.Ф. Торгово-промышленный кризис в Западной Европе и России (1900—1901 гг.). Т. 2. СПб., 1902. С. 52.

Основным источником прибыли банков стали онкольные ссуды. Однако банки не ограничивались только кредитом, но и сами приобретали ценные бумаги. Из банковских отчетов видно, что среди ценных бумаг, остававшихся в портфеле банков в конце каждого отчетного года, промышленные ценности составляли довольно значительные суммы (см. табл. 9).

Из приведенных выше таблиц можно сделать вывод, что банки являлись непосредственными участниками спекулятивной игры на фондовой бирже.

Как правило, размещением бумаг на бирже также занимались коммерческие банки, во всяком случае, они всегда выступали посредниками. Это являлось еще одной особенностью русского фондового рынка. Знаток биржи профессор М. И. Боголепов даже считал, что русские «фондовые биржи являются органами банков и чем дальше, тем теснее делается связь между банками и биржами». [79] В статье «Биржа и банки» Боголепов писал: «Наши биржи — весьма слабые организации. Разве, например, в России можно думать о прямой эмиссии ценных бумаг на бирже, минуя банки? Самостоятельные русские эмиссии мыслимы только при непосредственном участии банков… биржа … исполняла роль банковской подмоги. Русские эмиссии рассчитаны на банковскую клиентуру… Официальная биржа открывается не в здании биржи, а в кабинетах банков: „кулиса“ совершенно связана с банками при помощи онкольных счетов и других кредитов. Играющая публика привязана к тем же банкам при помощи того же самого средства. Банки являются собственниками массы бумаг, которые они должны разместить в публике. Наличность массы бумаг в руках банков является фактором, который определяющим образом влияет на биржевой рынок». [80]

Существовала и обратная зависимость банков от биржи. Все крупнейшие русские коммерческие учреждения, например вся группа петербургских банков и банкирских домов, сделались к концу XIX в. исключительно «биржевыми». Их биржевые сделки значительно превышали все остальные операции. Банки нуждались в бирже для помещения своих свободных капиталов. Таким образом, биржа и банки превратились во взаимозависимых партнеров, а все разговоры о «кризисе биржи», в конце концов, сводились к проблеме взаимоотношений между ними. В сущности, развитие фондового рынка как на Западе, так и в России вело к установлению более тесных связей фондовой биржи и коммерческих банков, а не к поглощению биржи банками. Чем больше становилось банков, тем шире был оборот биржи, и наоборот — чем больше становилось лиц, занятых биржевой деятельностью, тем значительнее росли обороты банков и тем быстрее увеличивалось их число.

После осеннего кризиса 1895 г., когда обнаружились многочисленные злоупотребления биржевых дельцов, к ним возникло сильное предубеждение и клиенты стали покидать их. Вместе с тем стал очевидным процесс еще бо­лее быстрого расширения операций крупных банков, которые, сосредоточив в своих руках функции финансирования промышленности и обеспечивая поддержку притока капиталов в определенные отрасли, заняли господствующее положение на фондовом рынке. Профессиональная спекуляция на бирже была представлена теперь дельцами мелкого и среднего уровня, которые сами зависели от солидных банков. При этом на фондовом рынке стали преобладать крупные коммерческие учреждения, в связи с чем ход дел на бирже стал более основательным

 



Примечания

* Лизунов Павел Владимирович — доктор исторических наук, профессор (Северодвинский филиал Поморского государственного университета им. М.В.Ломоносова).

** Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 07-06-00377.

[1] Гейлер И.К. Сборник сведений о процентных бумагах, фондах, акциях и облигациях России. Руководство для помещения капиталов. СПб., 1871. С. XXVI.

[2] Ламанский Е. И. Из воспоминаний // Русская старина. 1915. Т. 164. Кн. XII. С. 404; Кн. X. С. 58.

[3] Бабст И. К. Наше банковское дело // Русские ведомости. 1873. 16 сент.

[4] Суворин А.С. Очерки и картинки. СПб., 1875. Кн. 1. С. 10—11.

[5] В 1875 г. акции Либаво-Ковенской железной дороги стоили 47 р.

[6] Ламанский Е. И. Указ. соч. Кн. XI. С. 204—205.

[7] С.-Петербургские ведомости. 1869. 17 июля.

[8] Биржевые ведомости. 1869. 7 нояб.

[9] Там же.

[10] Там же. 8 июня.

[11] Куломзин А.Н., Рейтерн-Нолькен В.Г. М.Х. Рейтерн. Биографическаий очерк. С приложениями из посмертных записок. М.Х. Рейтерна. СПб., 1910. С. 91, 97.

[12] Левин И.И. Акционерные коммерческие банки в России. Пг.,  1917.  Т. 1. С.186.

[13] Русские ведомости. 1873. 16 сент.

[14] Московские ведомости. 1870. 8 янв.; Голос. 1870. 6 янв.

[15] РГИА. Ф. 1152. Оп. 8. 1872 г. Д. 145. Л. 116 об.—117 об.; Торговый сборник. СПб., 1872. № 28. С. 300—301; Шванебах П.Х. Денежное преобразование и народное хозяйство. СПб., 1901. С. 202—203.

[16] С.-Петербургские ведомости. 1870. 11 нояб.

[17] С.-Петербургские ведомости. 1875. 5 янв.

[18] Финансовое обозрение. 1875. 5 янв.

[19] Оггер Г. Магнаты… Начало биографии. М., 1985. С. 171.

[20] Финансовое обозрение. 1875. 5 янв.

[21] Там же. 9 окт.

[22] РГИА СПб. Ф. 852. Оп. 1. Д. 1469. Л. 10 об.

[23] Мнение Санкт-Петербургского биржевого купечества об общем положении дел в настоящее время на Санкт-Петербургской бирже. (Извлечение из протокола общего собрания гласных Санкт-Петербургской биржи от 1 октября 1876 г.) СПб., 1876. С. 1.

[24] Там же. С. 7—9.

[25] Там же. С. 14—15.

[26] Там же. С. 25.

[27] Там же. С. 13.

[28] Там же. С. 25—26.

[29] Финансовое обозрение. 1874. 13 янв.

[30] О несостоятельности разных лиц и открытие конкурсными управлениями заседаний: РГИА СПб. Ф. 852 Оп. 1 Д. 1078, 1149.

[31] Финансовое обозрение. 1874. 2 марта.

[32] Биржевые ведомости. 1876. 4 дек.

[33] Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1976. Т. 17. С. 23, 33.

[34] Процесс по делу Московского Коммерческого ссудного банка начался 29 мая, но был отложен до октября.

[35] Шавров Н. О причинах современного финансового и экономического состояния России и о средствах улучшения последнего. СПб., 1882. С. 104.

[36] Петров Ю.А.Коммерческие банки Москвы. Конец XIX в — 1914 гг. М., 1998. С. 26.

[37] [Ламанский Е. И.] Из воспоминаний… Кн. XI. С. 206—207.

[38] Куломзин, Рейтерн-Нолькен 1910. С. 139.

[39] Торгово-промышленная газета. 1896. 4 янв.

[40] Обзор финансовых и биржевых кризисов за 20 лет, состав­ленный министром финансов П. Л. Барком: РГИА. Ф. 583. Оп. 10. Д. 95. Л. 1.

[41] РГИА. Ф. 1405. Оп. 542. Д. 1542. Л. 5 об.

[42] Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. СПб., 1907 С. 349.

[43] Кугель А.Р. Литературные воспоминания (1882-1896 гг.) Пг.; М., 1923.  С. 116—117.

[44] Судейкин В.Т. Биржевая игра на Петербургской бирже (ее причины и последствия) // Журнал юридического общества. 1897. № 10. С. 8.

[45] Там же. С. 10.

[46] Бирюкович В. Биржа и публика. С. 352.

[47] Кугель А.Р. Указ. соч. С. 117—118.

[48] Журналы заседаний высочайше учрежденной комиссии по пересмотру действующих законоположений о биржах и акционерных компаниях: РГИА. Ф. 20. Оп. 5. Д. 108. Л. 155.

[49] Там же. С. 17.

[50] Новое время. 1895. 7 авг.

[51] Там же. 18 сент.

[52] Судейкин В.Т. Указ соч. С. 29.

[53] Черновики статей о биржевой спекуляции и русских финансах с пометками С. Ю. Витте: РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 1455. Л. 1; Вестник финансов, промышленности и торговли. 1895. № 53. С. 1146.

[54] Вестник финансов, промышленности и торговли. 1895. № 53. С. 1149.

[55] Об изменении некоторых статей устава Санкт-Петербургской биржи: РГИА. Ф. 1405. Оп. 542. Д. 1542. Л. 5 об.

[56] Цит. по: Россия и мировой бизнес: дела и судьбы. Альфред Нобель, Адольф Ротштейн, Герман Спицер, Рудольф Дизель / Бовыкин В.И. (ред.), Дьяконова И.А. (сост.). М., 1996.С. 78.

[57] РГИА. Ф. 1405. Оп. 542. Д. 1542. Л. 5 об.

[58] Там же. Ф. 560. Оп. 26. Д. 1455. Л.1; Вестник финансов, промышленности и торговли. 1895. № 53. С. 1146.

[59] РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 1455. Л. 2—3.

[60] РГИА. Ф. 560. Оп. 26. Д. 1455. Л. 5.

[61] РГИА. Ф. 40. 0п.1. Д. 46. Л. 159—160.

[62] Там же. Л. 160.

[63] Там же. Л. 160—160 об.

[64] Журнал заседаний комиссии… С. 5.

[65] Устав биржевой. Проект: РГИА. Ф. 1237. 0п. 7. Д. 2383. Л. 219.

[66] Там же.

[67] РГИА. Ф. 1405. Оп. 542. Д. 1542. Л. 2.

[68] Журналы заседаний комиссии…: РГИА. Ф. 20. 0п.5. Д. 108. Л. 155.

[69] Русские ведомости. 1895. 25 окт., 23 нояб.

[70] Список членов Совещания для окончательного рассмотрения проекта биржевого устава: РГИА. Ф. 20. Оп. 5. Д. 130. Л. 62.

[71] Там же. Л. 66.

[72] Замечания Санкт-Петербургского биржевого купечества на про­ект «Положения о бир­жах»: РГИА. Ф. 20. Оп. 5. Д. 159. Л. 79—82, 121.

[73] РГИА. Ф. 20. Оп. 5. Д. 159. Л. 79, 86.

[74] Там же. Л. 79 об.

[75] Там же. Л. 99—99 об.

[76] Там же. Л. 244.

[77] Шепелев Л.Е. Акционерные компании в России. Л., 1973. С. 176.

[78] О пересмотре устава Санкт-Петербургской биржи: РГИА. Ф. 22. Оп. 4. Д. 467. Л. 1.

[79] Боголепов М.И. Банки и биржа // Банковая энциклопедия. Т. 2. Биржа. Киев, 1916. С. 382.

[80] Там же. С. 382—383.